Александр Андрюшкин

ПОЭМА ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ

Двадцать лет назад Герман Николаевич закончил поэму «Данте», которую, по его собственному свидетельству, он писал едва ли не всю жизнь, начав работу над ней в 25-летнем (в 1961 году).

Понятно, что эти тридцать пять лет работы над поэмой (с 1961 по 1996г) не были, выражаясь спортивным языком, «чистым временем», так как у ее автора было в жизни много неотложных практических задач, как то:  защита, затем – докторской диссертации по литературоведению; преподавание и заведование кафедрой в вузе; подготовка учебников по литературе; воспитательная работа со студентами; воспитание собственных детей, затем внуков…

Над поэмой «Данте» Ионин, конечно, работал с перерывами, может быть, в выходные дни или в отпуске, но в итоге (по мнению автора этих строк) поэма «перевесила» остальную, более, казалось бы, востребованную работу и стала одним из вершинных достижений Германа Николаевича Ионина.

О поэме этой и пойдет речь в статье; хотя вышла из-под пера Ионина и великолепная проза, и другие стихи – о них будет сказано позже. Вот сдержанное и веское начало поэмы «Данте»:

Наполовину жизнь уже прошла,

А я в сегодняшнем лесу блуждаю,

Где спутаны пути добра и зла.

Нет, нет, я никого не осуждаю,

И не намерен никого пугать,

А то, что вас не испугаешь, знаю…

Здесь я сразу отмечу трезвую и самокритичную ноту («а то, что вас не испугаешь, знаю»). Ионин не переоценивает значение и своего слова, и вообще слова любого литератора и моралиста. «Кошка шипит, а человеку не страшно», — таково, и правда, отношение  к пророчествам огромной массы людей, но это отношение, в свою очередь, не останавливает пророков, которые были и будут в этом мире…

Первая резкая и властная нота, которую Ионин берет в поэме, связана с патриотизмом, с тем, что многие из нас – русских людей – к сожалению, очень легко сдают наши интересы тем, кого Ионин называет «варягами». Он пишет (как бы обращаясь к Вергилию):

В эпоху ненависти и неверия

Невидимая русская империя

Невидимым варягам отдана.

От римского эпического гения

Не избежать нам горького презрения,

Вергилий отвернулся от меня…

Я, кажется, варяги, понял вас.

Употреблю последнее усилие

И докажу себе, что у Вергилия

Недаром я учился в прошлый раз.

Прокомментирую этот прием обращения к Вергилию (что делал Данте в «Божественной комедии»), а также значимость того, что Ионин главную поэму своего творчества сделал ответом на поэму Данте.

Толстой с чувством законной гордости говорил о «Войне и мире», что «это – как Илиада». Я, кстати, не думаю, что Толстой сознательно подражал Гомеру, когда писал «Войну и мир»; но если такие вещи получаются неосознанно, то они тем боле убедительны. Ответ одного автора на произведение другого (причем оформленный как сознательный ответ) – это слегка другой прием.  Он распространен на Востоке, но и в Европе также, наиболее известный пример:  пушкинское стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…», являющееся ответом на «Памятник» Горация.

Разумеется, этот жанр ответа – далеко не пропуск в бессмертие. Если бездарный графоман даже и наречет свое произведение ответом на мировой шедевр, от этого его писания не перестанут быть бездарными. Ионин – профессиональный ученый-литературовед – все это хорошо понимал, поэтому выбранная им форма ответа на поэму Данте была как бы рискованной ставкой в игре. На мой взгляд, риск оказался оправдан, т.е. поэма «Данте» состоялась, хотя окончательное решение, конечно, вынесет история…

Продолжу иллюстрировать патриотическую линию в поэме. Не просто горечью, а кричащей болью за Россию полны следующие строфы:

И чтобы дальше мне идти

Уж было незачем и не с кем,

Продайте русский генотип

Евгенотип мужской и женский.

Глаза, когда заглянешь вглубь,

Прозрачны, призрачны и серы,

А в уголках поджатых губ

Лучи страдания и веры.

Конечно, это все для вас

Неинтересно и неново…

Смотрите мимо этих глаз!

Не слушайте святое слово!

На одном пафосе, конечно, большое произведение написать нельзя, требуется разнообразие мелодий, ритмов, степени накала. Требуется юмор, и таковой в поэме имеется, оцените, например, следующую строфу:

В эпоху полного неверия

Люблю утопию одну:

 Американская империя,

Иди, родимая, ко дну.

Столь же остроумным, на мой взгляд, является еще одно четверостишье. Лирический герой поэмы проникает в ад, и вот что он там видит:

Среди людских чудовищ

Намерений и злоб

Загробный Шостакович

Наяривал галоп.

Итак, Ионин помещает Шостаковича в ад? Здесь необходима оговорка. Поэма «Данте» содержит оценки многих исторических персонажей, но если бы ее автор однозначно расписал , кто в раю, кто в аду, это было бы банально. Отношение его мы, конечно, чувствуем, и все же он сообщает нам, что в современном загробном царстве идет «эмиграция» из ада в рай и обратно. Неясно, в какой степени это утверждение серьезно или иронично, как и следующая строфа:

Сегодня исправляют всех,

Кого червяк сомненья точит.

Ад существует лишь для тех,

Кто сам спасения не хочет.       

Пребывание того или иного исторического лица в раю или в аду, по мнению Ионина, не является неизменным и необратимым. И все-таки Шостакович у него скорее в аду, а вот в отношении гитлеровцев Ионин прибегает к тому же приему, который использовал и Данте, показывая некоторых обитателей ада. Один из них – несмирившийся гордец, который, по словам Данте, «казалось, ад с презреньем озирал». Вот и в поэме Ионина сказано: «Мы процитировали точно/ Случайный фронтовой дневник», а затем гитлеровец (возможно, автор этого дневника) заявляет:

Пускай меня земля приговорит.

Нет, я не окажу сопротивленья…

Но никогда дотла не догорит

Мое великое произведенье.

О каком произведении идет речь? Отошлю читателя к самой поэме: в ней многое сказано между строк, и пусть каждый понимает в меру своего разума и совести. То, что Прометея Ионин помещает в ад, это, впрочем, несомненно, и этот же факт дает определенный ключ к интерпретации всех кажущихся темными мест поэмы. Очевидно, что ни в коем случае она не может быть понята в соответствии с «прогрессивными», «гуманистическими» или еще какими-либо банальными схемами.

Мышление Ионина отнюдь не схематично, да и может ли быть схематичной любая космология – а она есть в поэме Ионина, как и в «Божественной комедии». Рискну предположить, что в поэме «Данте» содержится религиозная система, но в религиях главное – все-таки вера и эмоции, а рациональная системность присутствует лишь на заднем плане. Например, в Евангелии сказано, что Христос сошел в ад и освободил мертвых, но на этом элементе учения Церковь не останавливается подробно.

Автор этой статьи не задавал Герману Николаевичу прямых вопросов относительно его веры, но, судя по всему. Ионин является православным христианином. Во всяком случае. поэму «Данте» можно понять именно как исповедание веры во Христа – хотя Ионин намекает, что ему не хотелось бы переводить разговор в такую упрощенную плоскость; он предпочел бы в этом вопросе хранить некую тайну. Он пишет в поэме «Данте»:

Иисус Христос явился а Ад

И подорвал его устои…

Отцовский мстительный Устав

Слезами покаянья залил.

Но это все Он сделал так,

Чтоб вы об этом не узнали.

…………………………………………

Сегодня я уйду к Нему

 Из этой бездны ледовитой.

И вот. Не знаю почему,

Я все-таки вам тайну выдал. 

Здесь, по-видимому, я должен переходить к выводам, хотя ниже не удержусь и процитирую еще несколько строф из этой блестящей поэмы. Она сложна, неоднозначна, глубока, объемна… Можно сказать, что в ней содержится целая вселенная; литературоведы будущего, наверное, смогут найти в ней различные хронологические слои и этапы написания.

Еще раз подчеркну главное: «Данте» — это произведение искусства, а не зарифмованная публицистика. В поэме содержится исповедание веры и, в то же время, осуждение церкви (погрязшей во лжи  приспособленчестве); содержатся пожелания американской империи пойти ко дну и. в то же время, намек на то, что Америка – это некое чистилище, т.е. промежуточное пространство между раем и адом. В поэме присутствуют такие личности, как Ленин и Лев Толстой; отношение Ионина к обоим неоднозначно и слишком сложно, чтобы уместно было его здесь обсуждать. Опять же, отсылаю читателя к самому тексту.

Одним из обитателей ада, по Ионину, является Маяковский:

Выкатывая выпученный глаз,

Какое-то чудовище сидело…

Перед его любовью страшно мне.

Скорее отхожу, не познакомясь.

Пускай сидит с собой наедине

И отрицает мой загробный космос. 

Финальная тема поэмы «Данте», думается, звучит тогда, когда лирический герой понимает, что он остро хочет вернуться из загробного мира назад, в Россию:

И на сто первом километре

Себя почувствовать в Раю! 

Смысл поэмы вообще-то апокалиптичен: в ней Ионин говорит о грядущем конце света. Говорит не прямо, намеками; в других его произведениях это сказано яснее, но о них – позже. Но поэма «Данте» завершается. Несмотря на свое страшное содержание, светлым и торжественным гимном России и творчеству. Такими строками:

Я без остатка превратился в слово.

Как много начинаний у меня.

Вся жизнь прошла для этого большого,

Для этого единственного дня.

* * *

Теперь скажем несколько слов об апокалипсических мотивах в других произведениях Ионина. Эти мотивы связаны с личной трагедией, о которой я вообще не стал бы писать, если бы Ионин сам не посвятил ей несколько своих произведений.

Боюсь ошибиться и пишу нижеследующее лишь как одну из версий,  оставляя более точное прочтение на долю литературоведов будущего, которые, я уверен, изучат досконально творчество Ионина.

Судя по всему, поэму «Данте» он закончил в 1996г., а  в 1997г. погиб один из двух его сыновей. Этой трагической гибели сына в декабре 1997года посвящена поэма «Миша», а также повесть «Стерх» (2003) и некоторые другие поздние произведения Ионина.

Если вышеизложенное верно,   т.е. если гибель сына произошла сразу после окончания апокалипсической поэмы «Данте», то, возможно, мы имеем дело с ответом Бога на произведение писателя; с одним из тех страшных  божьих знаков, которые пока еще никто не отменял, несмотря на всю  материалистичность наших представлений о мире. Влияние Бога и присутствие Бога мы чувствуем в поздних произведениях Ионина и в самой его  личности…

…  Об апокалипсисе писать трудно, но, с другой стороны, и легко: ведь о конце света все уже сказано в «Откровении» Св. Иоанна. Явятся «новое небо и новая земля»; мир погибнет, и именно тогда состоится Второе пришествие Христа. Что можно добавить к этому страшному пророчеству?

Добавить, вообще-то, можно многое… Если поэма «Данте» является своеобразным переводом «Божественной комедии» на язык современных реалий, то тем более христианское учение о конце света требует постоянных переосмыслений в соответствии с изменениями мира.  Собственно, таких переосмыслений много, укажем хотя бы на пример из области кино: на фильм американца Копполы о войне во Вьетнаме «Апокалипсис сегодня». У Ионина также есть книга под названием «Апокалипсис: Проза и стихи» (СПб, 2009).  Эти мотивы – трагические. Кричащие – очень важны для его творчества.

Гибель (убийство) сына произвело на Ионина такое впечатление, что его лирический герой в переживании своего горя доходит до грани безумия. Герою повести «Стерх» кажется, что дух его сына оживает; герой наблюдает за этими птицами, и у него появляется уверенность, что одна из них – его сын. Лирический герой этой повести, похожий на самого Ионина, откровенно говорит, что еще недавно он писал апокалипсис, и продолжает: «Теперь же писать апокалипсис не считает нужным. Какой апокалипсис, если рядом сын?»

В той же повести «Стерх» читаем: «А новое откровение – христианство отца, потерявшего сына, — с годами займет свое скромное место среди прочих вероучений». Если ранняя проза Ионина (например, повести «Климовщина» (1965), «Киргизия» (1974) ) скорее светла по настроению, то в прозе поздней откровенно говорится о грядущем ядерном Армагеддоне. Его поздняя проза также содержит размышления о загадках времени и о человеческой мудрости. Например, читаем такие строки: «Оказывается, итог – это начало (жизни). Оно уже есть. А завершение? Переживем и его, когда наступит».

Окончить эту статью о творчестве замечательного русского литературоведа, прозаика и поэта – Германа Николаевича Ионина – я бы хотел следующим четверостишием из его поэмы «Миша». Пусть это четверостишие не «политкорректное», пусть оно даже не христианское… Но в нем проявилось горькое и трагическое – кстати, и узнаваемо-ионинское – мировоззрение этого художника слова:

Я проверяю там и здесь,

Подобно маленькому Будде,

Отсутствие того, что есть,

Того, что было и что будет.

2016

Комментарии запрещены.