ФЕНОМЕН ИПОСТАСНОСТИ.

     Есть две, казалось бы, взаимоисключающие трактовки вопроса о конечной, главной цели человеческого существования. Одну из них наиболее определенно и парадоксально сформулировал Л.Толстой: цель эта – единение людей, причем полное, всеобщее, а не частичное, групповое, классовое, национальное и т.д. Вторая трактовка, внедряемая сегодня, прямо противоположна: цель человеческого существования – предельное обособление, в сущности разъединение людей, так называемая индивидуализация; индивид в такой трактовке – самоцель бытия.

Между этими двумя крайними точками зрения – целый спектр различных теорий, так или иначе пытающихся их примирить. Но, как правило – в пользу второй версии. Ибо современному человеку видится и кажется, что единение людей – лишь средство утверждения индивидуальности. И потому вряд ли  оно может и должно быть всеобщим.

Здесь, в интересах индивидуума (неделимого), нужно именно частичное, групповое единение, потому что предельная индивидуализация, как  хорошо известно всем сторонникам этой  версии, приводит к тупику и абсурду.

И вот возникают искусственные, суррогатные объединения, позволяющие если не преодолеть, то отодвинуть страх абсурда. В поисках таких объединений мы иногда впадаем в ностальгию по уже изжитым прежним формам единств, ибо все они являлись в прошлом проявлениями частичного, но не всеобщего единения.

А вот  всеобщего единения никогда не было. И современный человек убежден -  и никогда не будет. Желать такого единения тщетно и даже небезопасно. Ведь полное осуществление такого единства всех людей на земле – поведет к размыванию или к ограничению сознания индивида, а оно, это сознание, при всей абсурдности его в качестве самоцели, дорого человеку и воспринимается нами как главное достижение развития – биологического, психологического, социального.

Перефразируя Б. Паскаля, мы могли бы сказать: мыслящий тростник обречен на абсурд, но он его осознает, и поэтому он выше этого абсурда и того, кто, влившись в мифическое единство всех людей, в сущности растворится в единстве природы, лишенной такого самоценного индивидуального сознания.

Да, мы – современные люди, индивидулисты — соглашаемся с толстовской формулой: жизнь — это сознание жизни, но вносим в нее совсем другой смысл. По Толстому, истинное сознание жизни одно и оно преодолевает отделенность и выделенность индивида. Так думает Л. Толстой. Мы же, индивидуалисты -  полагаем, что истинное сознание может быть только индивидуальным или, в лучшем случае, групповым, поскольку в групповом индивидуальное сознание сохраняется. Всеобщее же сознание, если оно теряет завоеванную развитием форму индивидуальности, ведет к растворению во всеобщем, т.е. в смерти сознания вообще.

Так думаем мы, «современные» люди.

Кто же прав?

Понятие индивидуальности, осознанное в эпоху Ренессанса, определяет доминанту европейского, западного развития цивилизации. Восток, как полагаем мы, европейцы, еще не дорос до таких завоеваний в развитии духа, но неуклонно должен стать на такой путь. Россия, как всегда, на границе между Западом и Востоком. Но ей тоже нужно преодолеть культ всеобщего единения (православие и коммунизм суть проявления такого культа). А здесь лишь две дороги – либо абсурд индивидуализации, либо суррогат частичного, группового единения, одним из воплощений которого могут явиться фашизм  и нацизм.

Противостояние двух обозначенных нами тенденций абсурдно само по себе. Частичное примирение их – суррогат, который вновь возвращает к исходным  крайностям. И кажется, что проблема неразрешима. Однако разрешение есть. Причем такое разрешение вопроса, при котором не утрачивается то, чем не может не дорожить современный мыслящий человек – вера в единение всех людей и, с другой стороны, полное и абсолютное сохранение индивидуального сознания, действительно являющегося завоеванием  духовного развития.

Мы предлагаем вспомнить и осознать – принцип ипостасности. Его осознание, имеющее в духовной культуре свою историю и предысторию, адекватно структурам и тайнам объективного мира. Ибо ипостасность не только принцип, который может быть осознан. Ипостасность – феномен, и, может быть, основа и самоцель  бытия.

Если пользоваться предельно общими категориями, ипостасность предполагает, во-первых, всеобщее тождество, во-вторых, универсальную индивидуализацию  и, в-третьих, взаимопереходность того, что индивидуально разъединено. Каждое из этих проявлений – сущность, и эти три сущности  ипостасны друг другу.

Скажем заранее: триединство принципа ипостасности, с нашей точки зрения, является идеей в равной степени религиозной (в широком, неконфессиональном смысле слова), научной (аналитической и опытно-экспериментальной) и, в-третьих, художественной (предполагающей моделирование опыта, во всем его многообразии и органике). Иными словами, ипостасность, понятая таким образом, раскрывает сущность духовной культуры, ее глубинное, содержательное типологическое единство.

Но если это так,  то и познание феномена ипостасности взыскует триединства средств и путей ее адекватного постижения. Постигается этот феномен в ипостасном единстве религии, науки и искусства.

Прежде всего, нужно верить в то, что такой феномен существует. Полного доказательства его бытия или небытия нет и не может быть. Религия дает целостное знание, требующее веры, ибо это знание не может быть ни доказано, ни опровергнуто. Но это лишь во-первых.

В такой же мере важно воспринимать феномен ипостасности как научную гипотезу, быть может, вечную научную гипотезу, которая требует всестороннего теоретического обоснования, анализа и экспериментальной проверки. Конечно, мы понимаем, что научное постижение, при всей его теоретической обоснованности и экспериментальной выверенности, никогда не будет окончательным. Такова природа научной сферы духовной культуры.

Искусство призвано моделировать феномен ипостасности, воссоздавая его или творчески соревнуясь с природой или творцом. Подобное моделирование есть  нечто третье по сравнению с религиозным и научным постижением сущего. Человек обладает способностью органично моделировать опыт. Вместе с тем, подобное соревнование с Творцом или с Природой в широком, гетевском ее понимании, остается сыновним, ибо оно осуществляется  не во всей полноте воссоздания, а лишь в определенных его сферах – в области звуков, красок, форм, слов.

Нам уже приходилось неоднократно об этом говорить и писать. Сейчас мы могли бы добавить кое-что. Дело в том, что феномен ипостасности адекватен природе духовной культуры, ее типологическому, содержательному триединству. Ощущение целого взыскует веры. Всеобщая разделенность требует анализа. Универсальная взаимопереходность тяготеет к искусству. Триединство феномена ипостасности  порождает ипостасное триединство нашей духовной культуры в целом.

Можно было бы много говорить о том,  насколько беспредельны возможности применения принципа постижения феномена ипостасности – в различных конкретных областях человеческого опыта. Если этот опыт духовно культурен, то ипостасность, как мы уже сказали, проявляется и в религиозном, и в научном, и в художественном аспектах его. Каждый из этих аспектов отражает в себе по-своему, в соответствии со своей спецификой, триединство всей ипостасной системы. Тем самым преодолевается разобщенность указанных выше сфер духовной культуры и, с другой стороны, предотвращается стирание границ между ними. А что касается взаимопереходности  их друг в друга, то она по-своему плодотворна в каждой из этих сфер.

Подлинная интеграция невозможна без дифференциации и взаимопереходности. Подобное методологическое триединство – гарант гармоничности саморазвития духовной культуры во всех сферах человеческого опыта. Здесь уже не просто диалог, всегда новый  и всегда напряженный. Это диалог, регулируемый единством, которое, в свою очередь, никак не сковывает свободы индивидуализации. Но и индивидуальность в таком взаимопереходном диалоге преодолевает абсурдность обособления. Ведь взаимопереходность, как уже сказано выше, сущность самого существования ипостасного триединства.

Мне хорошо осознавать, что этот, субъективно выработанный мною принцип осуществлялся  в разных сферах моего опыта – и в религиозных исканиях,  и в художественном творчестве, и в научной работе, и в преподавании. О каждой из этих сфер можно кое-что сказать. Мне часто советовали выбрать для себя что-то одно. Но я счастлив тем, что соединял в деятельности и то, и другое, и третье. Подобное соединение вывело в каждой из областей к моему особому пути.

На таком пути все сделать никогда нельзя. Но ведь каждый из  ближних и близких – моя ипостась. Каждый – это я сам, но другой; другой, но я сам. Значит, недоделанное продолжается испостасно. Только надо уметь осознавать в себе самом этот феномен.

Я осознаю — ничего не навязываю, но предлагаю другим сделать то же самое.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Комментарии запрещены.