БЕССТРАШИЕ И МУДРОСТЬ ПОГРУЖЕНИЯ В МИР.  И – В СЕБЯ…

Книга Германа Ионина «Апокалипсис» поражает с первого взгляда – и до последнего, — которым провожаешь прочитанное, не в силах оторваться, расстаться с ним.

В книге – неисчерпаемость миров, воплощенных не только зримо, но – духовно, памятно. Вечно.

И называется она точным словом – «Апокалипсис».  ОТКРОВЕНИЕ!

Ты захватываешь ее в руки – и в душу. А она – захватывает тебя.

Это – не просто книга. Это – истина бытия. Это – вспомним!- книга из тех, которые были названы   т а к  /БИБЛИЯ/, видящая истину мира – безграничного и неисчерпаемого.  Ее, э т у  книгу, не удержать в руках и не найти ей места на столе среди обычных книг и бумаг.

…Позволю себе одно сравнение. Александр Твардовский, например, назвал своего  «Василия Теркина» к н и г а  п р о  б о й ц а. Да, это библия жизни и смерти, вечности и мимолетности в великой мировой войне, где «бой идет не ради славы, ради жизни на земле».

…А ведь как хотелось бы – всем нам – быть истинными, настоящими бойцами в минувшем т р а г и ч е с к о м  двадцатом веке!  И выстоять в наступившем двадцать первом!

Трагедии (изломы и исцеления!) минувшего в двадцатом веке бытия – и простершиеся в наступивший нелегкий век – во глубинах судеб и личных, и всеобъемлющих  — вот что такое духовное пространство ионинского «Апокалипсиса»: книга о бытии человека – его семьи, его предков, его потомков – в мире минувшем и в мире насущном. И в мире в е ч н о м !

Да, Герман Ионин назвал свою книгу «Апокалипсис». А разве не был апокалиптическим  весь наш минувший век – как жестокая кровавая буря! – от начала, с ее войнами – к взрывам и катастрофам революций (одна за другой!) и всех «переломов»- «великих» и «малых», но сплошь бесчеловечных, антинародных, страшных и губительных.

И все это переживалось народом нашим – м и л л и о н а м и   и   д е с я т -  ками  м и л л и о н о в. Переживание всего этого – даже если оно не всегда названо прямыми словами – в судьбах всеобъемлющих и судьбах личных – образует духовное пространство ионинской КНИГИ! И он имел основание назвать ее «АПОКАЛИПСИС». Ибо таких трагических прорывов НОВОГО ВИДЕНИЯ  МИРА не было в веках России.

И чтобы вобрать в себя – в  душу, в «образ мира», постигнуть своей мыслью и опытом  р о д а  своего (а у Г.Ионина – это слившаяся в бесстрашном и трагическом потоке судьба трех поколений    с в о е г о рода! – сотворенного этим веком и сотворившего его) , — разве это не АПОКАЛИПСИС?!

Г.Ионин назвал бесстрашно и откровенно свою книгу так, как могли бы назвать ее близкие предшественники, чьи имена творили великую русскую культуру ХХ века.

В России минувшего  века и в начале века наступившего современный человек оказывается в «перемоле» — продолжающемся и агрессивном – новых жестоких обстоятельств. Он – в одиночестве: перед природой, властью, чиновниками, карьеристами, распавшимся обществом. И даже – в семье…  Это ли не апокалипсис?!  (Да! И наедине с самим собой!) Он подвержен самой тяжелой болезни века и человека, настигшей нас. И как безжалостно, ПРИВЫЧНО! Понятно, почему первая глава (открывающая «вход» в этот «мир»), так и называется: «История болезни».

Утрата   в е ч н о с т и  — вот диагноз этой болезни, вот ее симптоматика: принудительная жизнь одним днем, зависимость от каждого текущего «излома». Не все, ох, к сожалению, не все могут сопротивляться этой болезни.  А ведь ЛЮДИ сопротивлялись! Стоит только всмотреться в живопись отца Германа Ионина, великолепного, всевидящего, любящего мир правды, — правды природной и народной. Это живописец Николай Ионин!  Как жаль, что он так поздно пришел к нам – десятилетия спустя после своего подвижничества…

Вот тебе и АПОКАЛИПСИС!

Для послушного, привычного сознания это трудно понять:  чрезмерность и в таком названии, и в таком видении мира.

Нет! Это стремление ничего не скрыть от себя самого ( и от нас!)-  во всех изломах и болях пережитого. Все понять, не отводя глаз, найти всему нужные, истинные слова, краски, боли и надежды…

Да, писатель Герман Ионин не опускает глаз, не проходит мимо – вот его мировидение. При всем кажущемся противостоянии он стремится вобрать многомерность  судеб, исследовать пережитое душой и мыслью – при всем нередко драматическом переломе. И душой, и волей он весь в порыве к вечному свету, вера в который его никогда не оставляла…

Это соединяет в его книге и   п р о з у  (именно такую, исповедальную, бесстрашно-личную, ни от чего не уклоняющуюся)  и – такую же ПОЭЗИЮ.

Правда, трагическая нота здесь преобладает. Слово его стиха – неуступчиво, ни о чем не забывает. Это драматическая, а нередко и трагическая лирика , все помнящая, ничего не смягчающая, но и не поддающаяся отчаянию. Эту часть книги он и назвал «Преодоление»! Вы чувствуете? – ПРЕОДОЛЕНИЕ!

Да и вся его большая книга – это книга постоянной боли – и стойкости. Книга преодоления.

Да, апокалипсис, то есть откровенное видение мира в его явленной, трагической и пережитой истине.

Это – озарение души. Впрочем, нет, — лучше сказать, это душа, светящаяся раскаленной болью, и в этом свете воспринимающая ИСТИНУ жизни как        п р е о д о л е н и е, как неуступчивость перед многим  в мнимом, покалеченном,  покорном и широко захватившем жизнь приспособленческим существованием. Навязанным, внушаемым. Но в его мировидении – непримиримым, отброшенным.

В этом осуществляется заданный ему судьбой путь к подлинному с а м ос о т в о р е н и ю. Вот он пишет о своем ((СВОЕМ!) пути с самого  начала: Это путь подлинного самосотворения: «Сколько себя помню, все мое детство – всегдашний спор с кем-то. Это состояние, когда глядишь другими глазами… Жизнь без бунта и спора – это не жизнь!»  «Как только вообразишь небытие, оно станет бытием». И на той же странице: «Жизнь спокойно, без всяких усилий уничтожала мою веру, Но я стоял твердо. Мне было, о чем поспорить, и я решил, что доведу спор до конца».

В сущности, эта книга Германа Ионина и стала (как и все им написанное раньше) исполнением этого самозавета…

И здесь его душевной опорой оставалась навсегда память об отце, замечательном, всевидящем художнике, неповторимом миротворце.

И еще одна ДУШЕВНАЯ ВСЕЛЕННАЯ СЕМЬИ – мать Германа…

Но, разумеется, вбирать мир нужно собою. Быть с миром  н а е д и н е. И так – всю жизнь – кто бы тебя ни окружал, как бы ни делился с тобою всем своим душевным миром. Да, быть вместе – совершенно необходимо. Это – спасительная поддержка.  Но она не заменяет  с а м о с о т в о р е н и я. Вот истинный путь, которым проходил и проходит лирический герой книги Германа Ионина.

Творить, вбирать мир нужно с о б о ю! Вместе с другими, но – собою и всю жизнь.

Вот об этом – выстраданная, в ы т р у ж е н н а я, итоговая книга Германа Ионина.

И не зря, снова скажем, не случайно, называется она таким тысячелетним словом: «АПОКАЛИПСИС»!

Вот несколько строк из завершающей книгу Вселенной Германа Ионина:

А я ведь мог на полпути

Рискованно или рисково

Из самого себя уйти

И перейти в себя другого.

Решительно и напрямик

В другого мог перешагнуть я,

Но упустил короткий миг

На полпути и перепутье.

…И был бы откровенно прост

Ненарушаемый порядок.

Но между нами белый холст

Моих прозрений и догадок.

Увы, не так уж много их

Но я шагну к нему и к сыну,

Когда шепну последний стих

И допишу мою картину.

Ведь мы друг друга узнаем,

И там, за полотном этюда,

Он есть в небытии моем

И подает сигнал оттуда.

И еще несколько строк, без которых духовный мир  с т и х а  Германа Ионина будет неполон:

Моя победа остается в силе,

И эту силу вам не побороть.

Меня о той победе попросили

Святые силы, да и сам Господь

—————————————————————

Я никому навязывать не буду

Единственную заповедь мою

Давным-давно уже слышна повсюду

Молитва бытия Небытию.

…Из нашей глубины беды и боли,

Услышав душу и любовь твою,

Горит закат, благоухает поле

Молитвой Бытия к небытию.

Но непреодолимую немую

Тоску мою никто не утолит,

Пока не состоится напрямую

Соединенье наших двух молитв.

Вот такими великими, зрячими словами, открывающими бессмертие души, написана эта книга от первых до последних строк.

Так открывают мир, который нужно увидеть с этой высоты «И полюбить все рожденное для жизни…»

Истинная личная судьба вбирает в себя дух предков и одухотворяет потомков   (да! и тех, кто раньше нас ушел из жизни,  и тех, кто будет сотворен нами).

Каждый человек есть средоточие, «связь» былого и грядущего – и телесно, и духовно, и сословно, социально, а может быть и глобально, вбирая не только судьбы своего «социума», но и все миротворение. Ибо каждое сотворенное не может не повторить,  не заметить друг друга.  И судьба человека в том, чтобы спасти своей душой души других – страдающих и ищущих опоры.

Беда в том, что в насильно меняющемся мире человек просто вынужден «забывать « себя. Уходить от «себя».  Растворяться в «массе» (слово это заимствовано из греческого, где оно означает – внимание! – «ТЕСТО»!) Итак, отказываясь от себя, растворяется в обезличенном «тесте», утрачивает свое лицо (в смысле – душу!). Но именно сохранение своего лица, своей души и есть главное спасительное самосотворение человека. Об этом – вся выстраданная и побеждающая книга Германа Ионина, его «Апокалипсис».

Открытие это делается бесконечно трудно, ибо насилие окружающей среды непрерывно. И оно мешает истинному внутреннему миру, который творит мир внешний. Мешает спасительному «диалогу» души и мира, их слиянию. Гармонии, без которой невозможна жизнь во Вселенной.

Отказываясь от этой гармонии —  лишаться мира в себе и себя в мире.

…Но в истинном слиянии с миром есть особая   м и с с и я , главное назначение души. Она и названа у Германа Ионина ИПОСТАСНОСТЬ!  Т.е. сущность, основание личного бытия. Способность вобрать в себя,  собой продолжить  «предков» и передать себя «потомкам».

…В нашем веке, когда происходит непрерывное «перемалывание» душ, смена душ, превращение их в «съемные» устройства, своего рода «кассеты», эта способность сотворения души  и ее спасение в обезличивающем конвейере «единиц», в растворении в «тесте» — «массе», это олицетворение становится не просто необходимым, но спасительным. Путем каждого к  с а м о с о т в о р е н и ю. И тем самым – к спасению мира и человечества.

Вот что стоит за сюжетом «ИПОСТАСИ» в книге Германа Ионина; к ней он шел всю жизнь, в которой перенес трагические испытания, ставшие для него путем к постижению главного смысла жизни.

Об этом его итоговая книга «Апокалипсис».

В современной литературе (и не только в прозе и поэзии, но и в этике, философии, искусствоведении и так далее) – она занимает неповторимое место.

Вот почему, читая «Апокалипсис» — все время живешь в двух, трех, во множестве миров. И обнаруживаешь свой мир, себя открываешь.

Пожалуй, это самое главное в мире, созданном БОЛЬШОЙ КНИГОЙ  Германа Ионина. Человек – ЕДИН!  Да, един. Но создан для того, чтобы свою единственность, свою неповторимость сделать частью БЫТИЯ, соединить с ВЕЧНОСТЬЮ.  И лишь тогда его «Я» осуществится!

И еще об одном нельзя забывать. Это самосотворение и слияние с ВЕЧНОСТЬЮ – если его переживать вглубь и истинно – оно не может не быть т р а г и ч е с к и м.  Вот главный сюжет, переходящий через всю великую книгу «Апокалипсис»!

Себя, свое становление, самоосуществление нельзя наблюдать со стороны.  И ничего нельзя вытеснить из обрушивающегося на «тебя», «нас», «меня»…

И в заключение хотелось бы пожелать каждому из перечисленных   выше («мне», «тебе», «нам») – по таланту, по владению словом, памятью, умением видеть мир вокруг себя и в себе самом  — СОТВОРИТЬ И ПЕРЕЖИТЬ ТАКУЮ САМОИСПОВЕДЬ КАК У ГЕРМАНА ИОНИНА!

А без этого и жизнь будет неполной. Не   с о с т о и т с я  в своей «заданности», из глубин бытия, восуществленности.

Нельзя жить «как бы»! Жизнь дана каждому из нас для ее самосотворения. И это движущее жизнью «»САМО»  — и есть прозрение бытия  — своего и вселенского: мое, твое, его, НАШЕ!  Об этом книга Германа Ионина.

«Апокалипсис» — большая книга. Она останется надолго. Хотя, вероятно, ей будет нелегко найти   с в о е г о  читателя. И читателю – нелегко будет открыть в ней себя – главного, истинного.

Да, трудно пройти этот путь. И, может, все труднее в каждом грядущем поколении.

Но – не пройдя его – не станешь собою самим. Вот для чего эта книга была нужна саму Герману Ионину.   И будет нужна еще многим и многим  н а м  в современном мире. И – в мире грядущем, ожидающем нас и наших потомков…

ОТЗЫВ АЛЕКСЕЯ фИЛИМОНОВА  (поэт, литературовед, член Союза писателей России)

 

ВОСКРЕШЕНИЕ ДАНТЕ

А души смотрят сквозь меня
И видят хорошо друг друга.

Герман Ионин. «Данте».

Поэма Германа Ионина «Данте», создававшаяся с 1961 по 1996 год — четверть века,
продолжает верстать себя и сейчас. Многое за эти годы в литературе обещало случиться
и… схлынуло. Два-три имени на небосводе русской поэзии просияло трагически и
безбрежно. Вернулась в официальную литературу поэзия Гумилева и творчество
писателей-изгнанников. Явственнее слышится гул Слова…

Как и «Божественная комедия», поэма Германа Ионина, выдержавшая несколько
изданий, посвящена проблемам всего человечества и прежде всего месту России — звезде-
перводвигателю — в спасении и развитии культуры. Мысль о бессмертии прекрасного
необходима автору: «Все время знать, что Беатриче есть». Преображаемые поэтом,
филологом, доктором наук Данте, Вергилий, Гомер, Маяковский, Улисс вовлечены в
диалог с разумом и словом. «Загробный мир — основа всех основ, А там сейчас царит
неразбериха», — он живее реального, осязаемей и значимей — все решается там, на
Эмпиреях, аду и чистилище, и вестник доносит благую или страшную весть.

Ответственность за сознание в мысли и страсти не мнимо. Оттого так пристрастно
перекликаются персонажи в своих чаяниях, в их ипостасности, — как определил Г.Ионин
эту божественную сущность одухотворенной материи обретать черты Творца, Сына,
Духа… Креститель и Святой Христофор сияют светом Спасителя, но Сам Христос — их
воплощение и Путь к Искуплению:

И там где мы толпой стоим сейчас,
Где все рождается и создается,
Энергия уходит, становясь
По мере удаленья светом солнца, -
вспоминается неиссякаемое, «Неподвижное солнце любви» Владимира Соловьева,
призванное у Германа Ионина воскресить мировую культуру — через современного Данте,
окликающего для этого Вергилия, — «Мы этот Божий мир возобновим, Начав с Вергилия,
а не с Гомера», — психопомпа, проводника в царство живых дух, страждущих диалога с
нами. Но почему, почему столь закрыт наш слух порой от них?.. Возможно, «Мир от
гармонии устал», и некая перенасыщенность культуры в небесных слоях говорит об ее
истончении и даже ненужности в дольнем мире? Безусловно, мы переживаем сейчас одну
из величайших трагедий христианского мира, неспособного на целостное
воспроизведение себя и обновление в русле Ренессанса, ибо во главе сейчас не Человек по
образу и подобию, но лишь удовлетворение его тщеславия и материальных потребностей.

Но все это лишь внешнее, рука Творца разбрасывающего зерна не оскудевает и
семь столетий спустя после написания «Божественной комедии»:
На самом деле, Дух над бездной,
Господь, все так же пашешь Ты,
Не вынимая плуг небесный
Из черноземной борозды.

Порой зияет некий путь отречения, ленинского «Отказа от всего на свете»,
обещаемого России сверху, вбирающий отклик снизу, — не на этом ли играют «болотные
бесы» (А.Блок)? «Да, философия отказа Берет над остальными верх», — и не здесь ли
подмена духовного абсолюта и неравенства творческого — идеологией всеобщего
равенства в нищете? Ясно, что слова о свободе, равенстве и братстве в земной ипостаси
лишь обманные лозунги для алчбы плотских страстей:

Чревоугодники в чистилище
Обосновались неспроста.

Мое дитя - мою Италию

Мою Россию распродав…
Карнавальная традиция Европы, ставшая основой ее миропонимания и жизни, подменила
античный миф о Золотом веке, — от этого, возможно, сегодня и в России

Предательство - основа из основ

Описанного мною карнавала.

Вспоминается Алексей Константинович Толстой, написавший о неслиянности
души со внешним, политизированным: «Двух станов не борец, но только гость
случайный… Но спор с обоими досель мой жребий тайный…». Спор, конечно, не только
публицистический, это в сущности трагедия рока, отзвук эллинской драмы,
переживаемый героем поэмы под северным небом, когда мир не впускает и отталкивает в
«божественную комедию» поэмы, и лишь Эвридика незримой тенью, на которую до поры
нельзя оглянуться, следует за ним по царству мертвых:

Мне тень понравилась одна,

Сюда попавшая случайно.

Загробный мир не для нее.
А незагробный мир подавно.

Единственная из теней,

Кого я всей душою принял, -
здесь, возможно, намек на тайну сопротивляющейся материи, «Сопротивления холста
И недокрашенного грунта», — когда предметность преломляется в строку, холст, музыку,
оставляя за рамкой картины или страницей муки творчества, очистительного и
воскрешающего, и тоска по единственному путеводному голосу, вспыхивающему где-то в
глубинах собственного сознания, кристаллизирующему духовный опыт души, обреченной
на бессмертие в языке:

Потом ты начинаешь понимать,

Что это все и ничего не надо.

Что это я. Со мной отец и мать.

И запах сена. Запах Ленинграда.

Такие сны я видел на Сатурне, -
еще не находясь среди «Сраженных косой Сатурна» (Державин, «Урна»), Герман Ионин
как ипостась Данте, современный поэт, мыслитель и человек силится разгадать промысел,
по которому души улавливаются миром «мертвых» и увлекают за собой тела вне срока:
«Ведь я для вас, я вместо вас, И говорил, и жил сегодня».

Что сегодня тень Данте? Это свет, готовый объять каждого и вознести к вершинам
мировой культуры, напоминает Герман Ионин. Борьба за которую идет здесь и сейчас — в
пространстве ее изгнания и воскрешения, принимающими апокалиптику закатного
времени как символ грядущего Духа, что переставит небесные и земные огни согласно
Откровению, глас которого всегда чувствуют поэты — предвосхищая и стремясь

Передвигать над освещенной тканью

Светильник заключительной строки.

Поэзия Германа Ионина существует не вне и не параллельно историческому
контексту литературы, но огибает его, как лучи вечной Розы Данте — земной шар и
устремляют в потоки Любви всех обреченных на прозрение, -

Поэтому считайте дни

И даты нужные проверьте.