Экклезиаст
ЭККЛЕЗИАСТ
1.
Я исповедаю и проповедаю
Преображаемое победою
То, что испытанному сродни
И подменяется в наши дни.
Заматерелые в тупиковости
Люди уже не слушают новости
И не заглядывают в интернет.
Нового нет и старого нет.
Утомлены достоевскими бесами
Наши фольксвагены с мерседесами.
Небытие глупей и пустей
От превышения скоростей.
Смотрит валькирия, смотрит Урания,
Как происходит страны вымирание
И издыхает уже нарасхват
Матриархат и олигархат.
За триколорными или алыми
Люди исчерпаны потенциалами.
И апокалипсис переснят,
И симулякры повременят.
В этих условиях старой победою
Сам исповедаю и проповедую,
И понемногу Веды спешат,
Не подменяя Упанишад.
И окончательно вырыты, нарыты
Упанишады и Махабхараты.
И наступает единственный миг
Тестов моих и текстов моих.
Я вас порадую или обрадую
Новорожденною Илиадою
И Леверкюн мой не будет ленив,
Новые тексты не подменив.
И не останется для умолчания
Это прощение, это прощание,
Это мгновение детской мечты,
Возникновение чистоты.
И побеждаемо озверение
Правдою нового измерения,
Не подменяя и не отменя
Все, что усвоили от меня.
2.
Это все говорит персонаж,
Недосказывая о многом.
Пожилой проповедник наш
Исповедует монологом.
Исповедует прямо той,
Прямо этой, многомотивной
Узнаваемой прямотой,
Аксиомою примитивной.
Почему-то он больше всего
Не хотел бы отъединиться.
Ну а мы не слышим его,
Индивидуумы, единицы.
Увлечен в ипостаси три,
Упрекает, непререкаем.
Ну а мы его изнутри
Адаптируем. Привлекаем.
А ведь неколебимый он
В начинании небывалом
Изначально обременен
Человеческим ареалом.
И поэтому искони
Поучительною беседой
В ареале себя замкни
И себе самому последуй.
Пропедевтика вверх и вниз
Проповедует мне – зачем я.
Кто не знает своих границ,
Проморгает предназначенья.
Проповедник, экклезиаст,
Оттого, что его утратим,
Неминуемо нам воздаст
Опоздалым своим заклятьем.
Ну а мы, уже потому,
Откровенно и незаметно
И самим себе и ему
Изменяем ветхозаветно.
Миллионами и вдвоем,
От него отбитая паства,
Мы торжественно предаем
Проповедника, экклезиаста.
3.
Дорогие братья и сестры,
Соотечественники, друзья мои.
Тот же самый Васильевский остров,
Даже карточки те же самые.
Почему современной скверной
Или неотвратимым будущим
Я хочу уйти в сорок первый,
Шестилетним ребенком будучи?
Чтобы вновь Ленинград окутывал
Ожидаемое или давнее
Подземельным кирпичным куполом
Отражаемое попадание.
Там победу звали и взяли же.
Исповедую и поведаю,
Как сквозь трупов зеленых залежи
Бытие прорастало победою.
Я туда ухожу домой,
Для кошмаров первого натиска.
Там, где хлеб недоеденный мой,
Начиналась экклезиастика.
Узнаешь настой и настрой,
Одоление высшее вынесший?
Долгожитель в блокаде той
Умирает в блокаде нынешней.
Там решительный перевес,
Через Лету мою переправленный.
Умирай, как умер отец,
Заказной картиной раздавленный.
Посылай окончательный всхрип,
От судьбы и беды полученный.
Погибай, как Миша погиб,
Заказным убийцам порученный.
Полагая конец трудам,
Возлетая в любой миллениум,
Пребывай, оставайся там,
Возрождаемый одолением.
Там победу звали и взяли же,
Там поведаю, исповедаю,
Как сквозь трупов зеленых залежи
Бытие прорастало победою.
4.
Многолик миллионами и велик
Подготавливаемый десятилетиями
Неисчерпываемый конфликт
Между вероученьями этими.
Долгожителями опровержим
С нарушением и опережениями
Установленный ими режим,
Не затронутый опровержениями.
И с режимом этим в ладу,
Видя правильность и неправильность,
Долгожитель в раю и в аду
Обживает приспособляемость.
К откровению ближе стань,
Виртуального бога выделя.
Опознанье реальных тайн
Ускользает от долгожителя.
Проповедник влагает в проповедь
Откровения преизбыток.
Это бог наш родиться пробует,
Мы одна из его попыток.
Нерожденный строфами новыми
Самого себя открывает.
Катастрофами и голгофами
Он когда-нибудь отрыдает.
Триединствами и трикратами
Наступает на грудь и на горло
Откровения результатами
Этой проповеди нагорной.
Перечеркиваю, перечитываю
И рассчитываю переписывать
Многословную, многоочитую,
Неисчерпываемую эту исповедь.
Как во сне подо мною внутренно
Исчезают ременные помочи.
Нерожденный бог ежеутренно,
Еженощно взывает о помощи.
Как во сне вы такое видели,
Не устали мучить и пробовать.
И поэтому в долгожителе
Над провалом выросла проповедь.
5.
Надо просто поверить, как я.
За чертой сомневаться нечем.
Ипостасного небытия
Переход к бытию обеспечен.
Перепробовали сполна
И в итоге перепроверим.
Обескровленная страна
Изуродована безверьем.
Я боюсь приходить домой.
По ночам такое бывает.
Молодой собеседник мой
Говорит и перебивает.
Он своим безверием тверд.
Скоро будет последний возглас.
Молодой не черный, не черт.
Между нами граница – возраст.
На второй половине пути
Все безверья мои повинны.
До бессмертья легко дойти
От второй моей половины.
Я живой и такой же над
Эпопеей – живи и здравствуй,
Потому что пока женат
На второй половине странствий.
Молодой не боится лжи
У хозяина в кабинете.
Он осматривает стеллажи
И правдивые книги эти.
Стеллажи сплошною стеной,
Восполняемые доныне.
Добирается до одной,
Открывает на середине.
Фолиант проповедует вам –
Измеренье мое измерьте.
Кто не верит моим словам,
Никогда не ответит смерти.
Ипостасного небытия
Переход к бытию обеспечен.
Ты невольно веришь, как я,
Потому что ответить нечем.
6.
Переделанная и обрадованная
Обретаемая страна.
Обезболенная и оправданная,
Перепробованная сполна.
От меня уже не оступится,
Угрызениями загрызет
И как самая верная спутница
Перетрогает горизонт.
Откровений моих нелепица
Подвигает меня вперед.
Не изменит, не поколеблется,
Неизменно в себя вберет.
Болевое неправосудие
На исходе последних дней
Чем безумнее и абсурднее,
Тем надежнее и верней.
Болевое мое решение,
Одинаковое для всех,
Провоцирует прегрешение
И потом отпускает грех.
Потому что сюжеты разные
Поневоле предрешены,
И, былую победу празднуя,
Убиваемые грешны.
И уже дотемна и затемно
Фиолетовая полумгла
Незаметно и обязательно
Оскудению помогла.
Исповедую на поверхности,
Умирая в такой стране.
И ее безмерные верности
Поделом подарены мне.
И отчаянием и нечаянием
Обличаемы до основ
Озадаченные молчанием,
Суетою неточных слов.
И без боли той и без воли той
Переделывают завет,
Отдыхая от крови пролитой
И моей суеты сует.
7.
Проповедую новое лето.
Я не собственный и ничей
И люблю просыпаться до света
В полумраке белых ночей.
Оживаешь и тем не менее
Проповедуешь и творишь
Акварельное исцеление
От берез и низовских крыш.
Осторожно пройду по саду я.
Вот проснется моя жена,
Своего проповедника радуя
Тем, что проповедь не нужна.
Изумрудную зелень трогая,
Все недуги мои сломив,
Болевую эсхатологию
Останавливает Суламифь.
И пронизывает бесцельные
Зоревые остатки сна
И прозрачности акварельные
Изначальная белизна.
И, наверно, весною этою
Я посетую и почту
Не изжитую, не воспетую
Богоравную пустоту.
И вбирательно, и дарительно,
Процветет она в этот год
И очистит все предварительно,
Исповедуя свой приход.
И весенней медовой правдою
В изумруде победных лет
Я тебя и себя обрадую,
Перепрятывая ответ.
И поверишь ты слово за слово,
Сколько мудрость ни углуби,
В очищенье экклезиастово
Ароматом своей любви.
И мечту я мою многоустую
Совершу в ипостаси любой
Потому что не лгу и не мудрствую
И покорно иду за тобой.
8.
Не узнавая ни уст, ни облика
Предполагаемого божества,
Просится в неуловимое облако
Аквамариновая листва.
Неизъясняемый и бестекстовый
Ультрамариновый, свой не свой,
Чем он зовет и чему соответствует
Голубизною и синевой?
Милая тайна та и другая мы.
Скольких выдумал он и спас
Невероятно предполагаемый
Или нами созданный Спас.
Неадекватно или нечисто ведь
Неисповедуемое впредь,
И антипроповедь, и антиисповедь,
И антизаповедь обезвредь.
Непозволительно философствовать,
Если уж ты себе назначал
Предположениями способствовать
Самосознанью иных начал.
С первоначалом единокровное
И обезболенное извне
Это занятие очень скромное,
Непритязательное вполне.
И, произвольно любя и радуя,
Самодвиженьем глотая мир,
Предположение дышит громадою
Возникновений и черных дыр.
Эти немыслимые деяния
Преображают любой недуг.
Аквамариновое одеяние
Ультрамариновым стало вдруг.
Недосознаньем ответы вырыты,
Предположением виждь и пий,
Воображая рывки и выверты
Антиутопий и энтропий.
И, улетая лиловым облаком,
Предполагаю, меня создаст
Неуловимый словом и обликом
Неутомимый экклезиаст.
9.
Единственный завет желания законного
Уже продиктовать события велят,
Серьезно применив решенье соломоново
К десятку одиссей и сотне илиад.
Изнемогая от ожесточенья гневного,
Экклезиаста и Уллиса прихватив,
Заговорит опять о злобе Агамемнона
Оберегаемый гомеровский мотив.
По-современному в тропу трояню рыскаю,
Покуда Русь моя к черте подведена.
И за опасностью китайской и индийскою
Подстерегает нас гражданская война.
Из небытийного, из космоса, из Рима я,
Того четвертого, который настает,
Благословляю вас – уже идет незримая
Горячая война падений и высот.
Оборонив себя, объединясь и праведнясь,
Обетование спаси и опрости,
Поскольку не господь уверенно поправит нас,
А мы его теперь обязаны спасти.
И поневоле мы придуманными спасами
Сознание свое и память ослепя,
Такими страшными предродовыми спазмами
Пытаемся спасти и бога и себя.
И нам не разгадать, как это совмещается,
Поскольку скорбь моя слепа и глубока.
И на поверку бог со мною совещается,
Пока не умер он и не рожден пока.
И вот уже теперь заветы не дарите нам,
Скрывая истину свою и не свою.
Решение мое легко и доверительно -
И богу, и себе советы подаю.
Мои противники в Европе и Евразии
Желают подвести итог моим делам.
Но разве я грешу и не спасаю разве я,
Советуя дитя разрезать пополам?
Давайте подключать естественное рацио
К сознанию любых воинственных ребят.
И вот я выдумал такую операцию,
Которую не ждут и не употребят.
Но мне поверили, и слово разрушаемо
И разрешаемо гражданскою войной.
И многоцветный мир легко и согрешаемо
Распался на куски и пал передо мной.
И в результате всей моей экклезиастики
Качаются мечты, кончаются миры,
И беженцы бегут и оживают свастики,
И честный Ахиллес выходит из игры.
Спасите Родину. Правителя подкиньте ей.
И может быть, ее хозяева спасут.
А может быть, Китай наполовину с Индией
Вдвоем произведут мой соломонов суд.
10.
Я привык умирать и властвовать
Ипостасно в семье своей.
Это царство экклезиастово
Торжество ностальгии всей.
Уверяю себя на исходе я,
И наследует естество
Неизведанная мелодия
Возвращения моего.
И, повторно живя и чувствуя,
Я опять обретаю вдруг
В глубине моего отсутствия
Тот же самый знакомый звук.
Обещанья благие встречены
И звенят на иной волне.
А отсутствие – рай обещанный,
Гарантированный вдвойне.
И его океаны правильны
И заметны из глубины.
И два глаза мои исправлены
И на резкость наведены.
Удивительнее и действительнее
Созерцаньем своим играй,
Объясняй трехмерное видение
И отсутствие созерцай.
И не надо преувеличивать
Непонятное искони.
Эту молодость, эту притчевость
Из отсутствия изгони.
И такую мелодию слышу я
И рождаю по временам,
И она, до сих пор не бывшая,
Из глубин долетает к нам.
И опять уйду без урона я.
И ответы мои легки,
Осязая несотворенное
И творимое вопреки.
Ожидаемое отпраздную
И спою на иной мотив,
Эту горечь экклезиастную
Окончательно поглотив.
_____________________
ПОСЛЕ ЭККЛЕЗИАСТА
1.
Я не вижу ни уст, ни облика
Абсолюта и божества.
Надо мною синее облако,
Узнаваемая листва.
Поневоле густеет истина
И знакомый запрет возрос.
В этом облаке ярко и лиственно
Отражается мой вопрос.
Ожидаемое отпраздную
И закрою без боли иной
Эту горечь экклезиастную
Акварельною белизной.
Не увижу ни света, ни тени я
Синий обморок неотразим.
Золотая роща в смятении
Перед подвигом грозовым.
Не услышу иного слова я,
До которого довела
Эта змейка передгрозовая,
Раскаленная добела.
И от вежливого и вражьего
Почитаем и нелюбим,
Не согнусь и не сгину заживо
Перед этим концом любым.
И сегодня огнями совести
На лиловом фоне грозы
Все порывы мои и пропасти
В эту молнию погрузи.
Удивляться ей не устану я,
И от боли уже стонал.
Суламифь моя неустанная
Угадала этот финал.
Откровеннее и безмолвнее
Оживаю любовью такой.
И меня голубая молния
Умыкает из Низовской.
И не жалуюсь, и не сетую,
И в обиду не отдаю
Золотой любовью согретую
Болевую беду мою.
2.
Не буду, ностальгируя, настаивать,
Какие годы горше и лютей.
Вам приходилось, хоть во сне когда-нибудь,
Жалеть эпохи, как живых людей?
И, никакую правду не коверкая
И ничего не повторяя впредь,
Измерить океан особой меркою
И за свою эпоху умереть.
И, в этом чувстве собирая лучшее,
Любым столетиям отдать его
И полюбить эпоху, как заблудшее,
И все-таки живое существо.
Но и мое сознание притупится,
Полуживую помять истребя,
Когда эпоха, явная преступница,
Необратимой сделает себя.
А ведь, сменив плохое поведение
Простою человеческой судьбой,
Она могла бы избежать падения
И оставаться или стать собой.
Конечно, родовые и глобальные,
Опасные вопросы не ясны,
И все-таки понятны эпохальные,
Ее нормальные мечты и сны.
Не изменяя собственной утрате, я
Кому угодно верное воздам
И болевой эпохе шлю проклятия,
Одновременно умирая сам.
И даже умирая от отчаянья,
К любому эпохальному кресту
Сквозь дактилические окончания
Особые пути изобрету.
Оберегая прежнюю основу, я
Предположительно останусь жив,
Эпоху ветхую, эпоху новую
Моим «Экклезиастом» окружив.
И слово беспощадное услышу я,
И с небывалой силою души
Ко мне возможно подойдет погибшая,
И я скажу ей: «Больше не греши».
______________