О человеке, который…

Герман Николаевич Ионин родился 17 мая 1936года  в Ленинграде, с шести лет он писал стихи и прозу, вся его жизнь была связана с литературным творчеством. В 60-е Г.Н.Ионин работал учителем литературы в школе. В 1971г он защитил кандидатскую диссертацию по творчеству Державина. В 1990г создал и возглавил кафедру литературы на факультете народов Крайнего Севера РГПУ им. Герцена. В 1992г защитил диссертацию по проблеме изучения литературы в школе, став доктором педагогических наук. В 2000г он вступил в Союз писателей, был председателем секции критики и литературоведения. И параллельно с научной и творческой деятельностью Герман Николаевич Ионин вместе с Ириной Михайловной Тарариной был одним из основателей пресс-центра «Поколение». 15 мая этого года Германа Николаевича не стало. Мы поговорили о нем с его коллегами  и близкими и  написали этот текст.

Буквы в слово, слово – в жизнь.

Есть Великое, Гениальное – Державин, Данте, Маяковский. И Великое, гениальное – для тебя и про тебя. Герман Николаевич учил нас этому на курсе «Шедевры мировой литературы» в пресс-центре. Помню, как педагог доставал из огромной домашней библиотеки старинные тома и читал нам вслух. Половина девятого, зимний вечер. Сидишь с закрытыми глазами, пропускаешь через себя голос Германа Николаевича и слова Бориса Пастернака: «Но чудо есть чудо,  и чудо есть Бог». Понимаешь: строчка – это бездонное сочетание смысловых слов и их звучания. Когда я разговаривала с ученицей Г.Н.Ионина Ириной Павловной Комиссаровой, она рассказала мне о похожем чувстве: «Он объяснял, что всегда нужна какая-то точка, благодаря которой все оживает. А если этой точки нет, то получается набор звуков, слов».

Этому Герман Николаевич учил и нас в «Поколении», и старшеклассников на занятиях в литературном объединении ЛИТО при 30-й школе, где он был учителем. На занятиях ребята писали и обсуждали свои стихотворения, ставили произведения на сцене, например, сложную философскую поэму Гете «Прометей», устраивали литературные вечера. Также как и мы, они анализировали мировые шедевры, а еще произведения авторов, запрещенных в СССР: Мандельштама, Платонова, Ахматовой. «Мы пришли в школу, конечно, ничего не знали. Герман Николаевич сказал, что умерла Анна Андреевна Ахматова и тот, кто хочет пойти на отпевание в Никольском соборе, может пойти с ним. Мы пошли», — вспоминает Ирина Павловна Комиссарова.

Герман Николаевич учил ребят из ЛИТО и нас находить невидимую связь между разными поэтами и эпохами. Данте и Державин, как и Маяковский, были одними из любимых авторов Германа Николаевича. Он считал, что классика не постигнута до сих пор, и поэтому постоянно раскрывал поэзию Державина, искал «следы» ее влияния на литературу Х1Х и ХХ века. А «Божественную Комедию» проживал так, что за несколько лет у него сложилась поэма «Данте», где он сам проходит с героем Алигьери Ад, Чистилище и Рай. Однажды Герман Николаевич рассказывал о том, что в детстве он на полученные от родителей деньги вместо хлеба бегал покупать книги. Сначала мне почему-то сложно это было представить: казалось, что так не бывает. А сейчас, когда я вспоминаю об этой истории, мне кажется, что в ней и есть весь Герман Николаевич. Потому что это единственный знакомый мне человек, который по-настоящему жил искусством.

«Мама Г.Н.Ионина – родная сестра художника Самохвалова, на которого он был очень внешне похож. Отец, Николай Ионин, — тоже известный художник. По всей квартире были развешаны их картины. Герман Николаевич был очень чуток к живописи, но знал, что его более тянет к Слову. Литература не была для него предметом изучения и преподавания. Это было то, чем он жил», -  рассказывает Ирина Александровна Зрелова.

Во время занятий возникало ощущение, что искусство для Германа Николаевича – это его жизнь: разговор с ним о Достоевском как будто невзначай перетекал в рассуждение о фресках Рафаэля и стихах Тютчева, постмодернизме и античности, евангельских заповедях и Мефистофеле. Сначала я удивлялась тому, что Герман Николаевич мог с такой легкостью так поэтично говорить. А потом тому, что он не только так непросто говорил, но и думал, и жил – это странное и почти невозможное для меня, было для него таким же обычным,  как дыхание.

Преподавательская и литературоведческая деятельность, как я поняла только совсем недавно, были схожи с тем, как Г.Н.Ионин создавал свои художественные произведения. С ними я стала знакомиться совсем недавно. Ученики Германа Николаевича говорили, что одна из самых значимых для него поэм – «Миша». Она посвящена погибшему сыну, написана в 1998 году.

Степень откровенности и отчаяния в ней заставляла меня внутренне сжиматься во время чтения. Поражало то, насколько писатель был смелым в своей искренности и не боялся того, что открывал – в себе, других людях или мире. Как он бесстрашно и безжалостно писал о своей боли. Как не боялся быть страдающим, кричащим, сходящим с ума. Такая честность напоминала оголенные провода и этим завораживала.

Диалог и связь – это вещи сложные. Чтобы найти их, мы по несколько часов сидели за круглым столом, перечитывая одни и те же строки двух авторов, которых разделяет несколько веков – Державина и Маяковского. Как в дантовской комедии, мы шли за проводником, чтобы потом учиться искать путь самостоятельно. Думаю, в этом и заключается смысл преподавания.

Рыцарь письменного стола.

Мы были приглашены на поминки Германа Николаевича и оказались с близкими ему людьми. Среди присутствовавших был его внук Федор. Он рассказывал о времени, проведенном с дедушкой в детстве, и говорил о нем как о невероятном приключении. «Мы читали «Дон Кихота», и однажды дедушка предложил мне поиграть в героев романа. Он стал рыцарем Германом, а я – рыцарем Федором. Тогда все поменялось, мной по-другому начал восприниматься мир. Мы смотрели на вещи через призму возвышенного и чего-то героического». Однажды Федор гулял с дедушкой по лесу. «Рыцарь Герман» пел арию, и когда он взял высокую ноту, перед ним на пеньке появилась змейка. Она блеснула короной, остановилась на несколько секунд и исчезла. Это очень впечатлило Германа Николаевича: он вместе с внуком долго искал ее. Мне тогда показалось, что «чудоносящее» видение мира, в которое писатель предлагал поиграть внуку, было действительно одним из его способов смотреть на мир. Для меня это показывает, что Герман Николаевич был в какой-то степени искателем, «Дон Кихотом».

А на Марианну Александровну, друга семьи, сильное впечатление произвел рассказ о его сне. «Герман говорил: «Я проснулся абсолютно счастливым. Мне приснилось, что совершенно точно есть Бог. Все радуются, что теперь к нему можно прямо обращаться и молиться». Для меня до сих пор сон выглядит очень фантастично, о людях, которым снятся такие вещи, я раньше знал только из книг. В повести «История болезни» Г.Н.Ионин писал, что в детстве делал небольшой алтарь на подоконнике и уже в боле зрелом возрасте хотел уйти в монастырь, но он не был воцерковленным человеком. Герман Николаевич давал читать ученикам из ЛИТО Библию, но в качестве художественного произведения. А на первых занятиях у поколенцев, при знакомстве, из года в год он читал оду «Бог» Державина. Люди из моей группы вспоминали это как одно из самых ярких событий в общении с Германом Николаевичем.

В основе мировоззрения Германа Николаевича лежала теория ипостасности. Согласно ей, все живое и неживое – это разные проявления чего-то одного. Люди, животные, растения и даже музыка, книги, слова – это разные ипостаси чего-то одного. Также каждое проявление – что-то независимое и существующее отдельно. Как предложения отделены точками, так отделены и ипостаси. И каждое проявление может перейти в другое, стать им. В этом ипостасность, мне кажется, чем-то похожа на перерождения.  Герман Николаевич считал, что в теории ипостасности находится ключ к глубокому сочувствию другим людям. Главное – осознавать, что ты являешься ипостасью другого человека, ровно также как и он – твоей.  В тот же день на поминках Наталья Владимировна, жена Германа Николаевича, включила диктофонную запись, которую он сделал больше года назад. Писатель рассуждал о теории ипостасности и о переходе между жизнью и смертью: говорил, что после смерти придет другая ипостась и что он это чувствует. Мы слушали запись очень сосредоточенно. Меня, как тогда, так и сейчас поражало то, насколько глубокими и серьезными были мысли Германа Николаевича. Приходило сознание того, что мы общались с очень масштабной личностью. И до сих пор меня больше всего удивляет, что все его взгляды проявлялись в разных сферах его жизни: в творчестве, преподавании и науке.   Наше общение с Германом Николаевичем было всегда чем-то особенным. В разговорах с ним чувствовалось что-то тонкое, они всегда наполняли. Звонок для обсуждения работы на курсе – длинный разговор о литературе и искусстве. Иногда Герман Николаевич заходил так далеко, что начинал говорить о познании мира, о жизни с философской точки зрения. В какой-то степени удивительно, что он обсуждал эти вещи с подростками. Он тратил много сил на общение с нами, старался открывать то, что открывал сам. И как это было важным для него, так и было и остается важным для нас.

Дарья Доильницына       Мария Козлова        Данила Иванов

Ваши редакторы   Маргарита и Арина

Комментарии запрещены.