ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА И ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА —

ПОВОРОТНОЕ СОБЫТИЕ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ

                      И ИСТОРИИ РОССИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.

 

 

И в том, и в другом случае – идет ли речь о российской истории  или же об истории российской литературы – важно осознать, что стоит за Великой Победой и чем одухотворен освободительный прорыв в искусстве многонационального российского слова. Что мы победили? И к чему духовно приводил и привел нас опыт Отечественной войны и Великой Победы. Когда вторая мировая война уже началась, махатма Ганди писал в статье о том, как победить гитлеризм, что чисто физическая победа над фашистской Германией была бы победой «фашизма в кубе», ибо гитлеризм – это зло, оснащенное по последнему слову техники и физически победить такое зло может только еще более оснащенное техническое зло. Ганди, в сущности последователь нравственного учения Льва Толстого, полагал, что гитлеризм можно победить только «силой ненасилия»:  даже завоевав чужие земли, фюрер не сможет управлять духовно независимой страной. Как мы знаем, Великая Победа совершилась иначе, не по Ганди, а скорее по тому же Льву Толстому, на сей раз автору романа «Война и мир», вдохновленному «предшествующей» великой отечественной войной 1812 года. Там речь шла не о силе ненасилия, а «скрытой теплоте патриотизма» и о «дубине народной войны», которая «гвоздила» врага до тех пор, пока справедливый гнев не сменился жалостью и презрением. Да, опыт отечественной истории внес поправки и уточнения даже в великую проповедь. Фашизм физически победил не фашизм в кубе, на него была наложена рука «сильнейшего духом противника». Того, для кого «бой идет не ради славы, ради жизни на земле». Вот почему и в российской истории, и, как видим уже из приведенных ссылок, в истории российской (в данном случае – русской) литературы Великая победа в Отечественной войне стала поворотным событием.

Приведем для начала один пример, подтверждающий только что сказанное. Вспомним первую встречу Пьера Безухова и Платона Каратаева в романе «Война и мир». Там есть один, необходимый нам момент. Пьер спрашивает Платона: «Скучно тебе здесь?» Каратаев отвечает: «Как не скучать? Москва – она городам мать! Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае… Так-то старички говаривали…». На языке Каратаева – «капуста» – мир, «червь» — война, французское нашествие. И вот, казалось бы, в момент торжества, когда Москва занята и горит, а в ней враги расстреливают «поджигателей», Каратаев предсказывает гибель этому нашествию, в сущности изрекает приговор Наполеону. Кстати, почему он шьет французам рубашки? Оказывается, уже сейчас жалеет их – скоро начнутся морозы. Они будут погибать тысячами, добиваемые «дубиной народной войны» и кутузовской армии. Каратаевская жалость звучит и в речи Кутузова перед Преображенским полком: «Когда они сильны были, мы их не жалели, а теперь и пожалеть можно…Так, ребята? А и то сказать – кто их к нам звал? Поделом им…». Сказанное Кутузовым, вроде бы содержит противоречие. Но, как и у Каратаева, и то и другое из двух противоречащих фраз («пожалеть можно» и «поделом им») – было правдой. В этом духовное, а не только физическое превосходство победителей.

Теперь вернемся ко Второй мировой войне. Второй Отечественной в нашей литературе. Вот страница из гениальной поэмы О. Берггольц «Твой путь», завершенной в год Победы (Апрель 1945 г.). Там показан тоже нравственно кульминационный момент войны. Враг сжимает кольцо вокруг блокадного Ленинграда. Я помню эти обстрелы, я, кому тогда было пять лет. Помню завывание сирен и свист падающих бомб. Сильнее и глубже Берггольц это никто в русской поэзии не воссоздал.

…А в темноте, почти касаясь кровли,

всю ночь снаряды бешеные шли,

так метров семь над сонной нашей кровью,

и рушились то близко, то вдали.

Ты рядом спал,

Как спал весь город – камнем.

Сменясь с дежурства.

Мы с утра в бою…

Как страшно мне.

Услышав свист, руками

я прикрываю голову твою.

Невольный жест, напрасный – знаю, знаю…

А ночь светла.

И над лицом твоим

с тысячелетней  нежностью склоняясь,

я тороплюсь налюбоваться им.

Я тороплюсь, я знаю, что сосчитан

свиданья срок.

Разлука настает.

Но ты не знай…

Спи под моей защитой,

солдат уснувший,

муж,

дитя мое.

 

Вот я тоже – не муж, не солдат, а дитя, ребенок, попал в эту формулу. Но продолжим еще немного:

….Свистит. Опять фугас!

Сюда идет… Враг обнаружил нас,

засек,

нашел,

сюда кладет снаряды,

невидимый,

нацелился в упор

откуда-то из гатчинского сада,

от царскосельских дремлющих озер, -

сюда идет…

…   В ночной молочной дымке

Я узнаю, безносый невидимка,

тебя.

Ты проходил ко мне зимой.

Свистишь?

Свисти.

Я принимаю бой.

Ты утопить хотел меня в отеке.

Ты до костей обтягивал мне щеки.

Ты мне глаза мои вдавил в глазницы,

ты зубы мне расшатывал во рту,

ты гнал меня в подвалы,

в темноту,

под свод психиатрической больницы…

Но меж развалин горестных и дымных,

в ожогах вся,

в рубцах, в крови, в золе,

я поднялась,

как все, — неистрибима,

с неистребиной верностью земле,

и здесь, под этой обреченной крышей,

нашла возлюбленного своего.

Он рядом спит.

Он жив.

Он мирно дышит,

я ни за что не разбужу его.

Что может враг? Разрушить и убить.

И только-то?

А я могу любить,

а мне не счесть души моей богатства,

а я затем хочу и буду жить,

чтоб всю ее,

как дань людскому братству,

на жертвенник всемирный положить.

Грозишь?

Грози.

Свисти со всех сторон.

Мы победили.

Ты приговорен.

Это приговор – уже не каратаевский. Да и враг – другой.

Но все же – кто он?  Уже 60 лет прошло, а мы до сих пор ненавидим и не желаем его пожалеть. Поделом ему. Однако на полках современных книжных магазинов все чаще видим монографии, посвященные большим и малым фюрерам фашистской Германии. И самому фашизму… И, конечно, главному фюреру… Сейчас даже гениальный фильм М.Ромма «Обыкновенный фашизм», с его замечательными комментариями документальных кадров, точно, рукой жудожника-публициста отобранных для киноленты (фильму этому уже более тридцати лет!) – даже, повторяем, этот фильм сегодня уже недостаточен для того, чтобы разглядеть, какое зло мы тогда победили. И самое страшное для меня, свидетеля войны. Фашизм начинает расти на нашей почве. Непостижимые для нас прежде корни и причины его утверждения в Германии, сегодня для нас как будто бы становятся ближе. Наши скинхеды пошли за германским фюрером. И книга «Майн кампф» уже давно, с начала 90-х годов — только что прошедшего века – издана по-русски и у многих лежит на столе. Вот она. Несмотря на полулегальные издания, она до сих пор под запретом. Неужели до сих пор ее боятся?  М.Ромм советовал заглянуть в эту книгу – но тем, тогдашним немцам, а сам лишь ограничился несколькими, публицистически обрубленными цитатами из нее. Заглянем  на минуту в нее  иначе – в условиях, когда на нашей российской почве русский патриотизм порой обретает не только фашистскую ритуальную форму, но и дух. Вот передо мной несколько выпусков «Славяно-арийских Вед» — «священной» книги русских язычников – «инглиистическая церковь» официально была разрешена во время ельцинского президентства. Книга, хоть и набранная условной славянской вязью, кириллицей, вся усыпана свастиками. И дело не в них (сами по себе они не виноваты), но употреблены эти свастики приблизительно в том же символическом их значении, в каком  применял  их в Германии фюрер. И все в этих славяно-арийских «Ведах» подобно, по ритуалу, романтике фашистской символики и несет в себе сходную идею – единства по крови и преимущественной любви к этой крови. Такая идея на нашей российской земле свидетельствует, как ни ужасно и как ни парадоксально это произнести, уже не о физической, а о духовной победе гитлеризма в сознании некоторых наших юных россиян-«патриотов». Некоторые – это не все. Но эти некоторые есть. И они, как это мы видим у одного из англоязычных поэтов, книжку которого я недавно видел в петербургском магазине, подносят «цветы Гитлеру». Да, это вынесено на обложку той книги, и в ней есть стихи, где фюрер назван великим и где с сожалением и философической грустью сказано о том, что великие проходят. Многие, и у нас, и за рубежом, «сползают к фашизму».

Но Великая Победа одержана. И совершили ее народы России, «сильнейшие духом», чем тот народ или те представители народа, которые отдали себя дьяволу нацистской идеи. Даже ради спасения нации.

Вернемся еще раз к русской литературе. Вот уже близкий к дню смерти Лев Толстой по-каратаевски парадоксально пишет едва ли не последнее свое произведение  (20 июня 1910) «Славянскому съезду в Софии». Писатель получил приглашение на этот съезд. Поехать он не смог («годы» и «нездоровье»), но ответил письменно. И здесь поставил главный вопрос, имеющий отношение к нашей теме – о единении людей. Заметим, что и коммунизм, и фашизм, каждый по-своему, выдвигает в качестве спасения принцип единения. Коммунизм – интернационального, фашизм  — национального, расового. Заметим также, что принцип национального  единения сегодня для многих более предпочтителен и популярен. Так вот, старец Лев Толстой предостерегает в своем едва ли не последнем слове не только славянских патриотов, но и нас с вами. Вот несколько цитат: «Единение, то самое, во имя чего вы собрались, — пишет Толстой съезду – есть не только важнейшее дело человечества, но в нем я вижу и смысл, и цель, и благо человеческой жизни. Но для того, чтобы деятельность эта была благодетельна, нужно, чтобы она была понимаема во всем ее значении  без умаления, ограничения, извращения». «Несомненно, что соединенные люди сильнее разъединенных. Семья сильнее отдельного человека. Шайка грабителей сильнее, чем каждый порознь. Община сильнее отдельных личностей. Соединенное патриотизмом государство сильнее разрозненных народностей». «Да, в единении и смысл, и цель, и благо человеческой жизни, но цель и благо достигаются только тогда, когда это всего человечества во имя основы, общей всему человечеству, но не единение малых или большей части человечества во имя ограниченных, частных целей. Будь это единение семьи, шайки грабителей или государства, народности или «священный союз» государств, таекие соединения не только содействуют, но более всего препятствуют истинному прогрессу… Так и единение… должно иметь целью единение всех людей, во имя общего всем людям». «Единение есть ключ, освобождающий людей от зла. Но для того, чтобы ключ этот исполнил свое назначение, нужно, чтобы он был продвинут до конца, до того места, где он отворяет, а не ломается сам и не ломает замок».

Казалось бы, Л.Толстой избирает и проповедует вариант единения, близкий к коммунистическому. Но не забудем – он ведь против насилия. А опыт коммунизма, как мы знаем…  Другое дело – справедливая, останавливающая насилие отечественная война и Великая Победа в ней. Здесь, напомним слова Твардовского, «бой идет не ради славы, ради жизни на земле». Почти дословное совпадение с заветом Толстого! Подвиг под Шенграбеном (батарея Тушина) – воинский подвиг, ради славы. Бородинское сражение – ради жизни на земле. Таким был и наш подвиг. И эту высокую правоту его отечественная литература осознавала. При этом она развивала то истинное, что жило в толстовском парадоксе. Общечеловеческое она поправляла и восполняла национальным и, применительно к России, многонациональным. Посмотрим, как эта нелегкая  проблема, несмотря на жестокости войны, решалась, скажем, в хрестоматийно известном стихотворении Михаила Светлова «Итальянец». (Прочитать и разобрать его). Оно не о силе, а о справедливости нашей освободительной войны и Победы. Вот этой силы духа и был лишен весьма «патриотический» германский фашизм. Он был сосредоточен на расе, на национальности и ставил ее превыше всего. Кто ступит на этот путь – будь то Америка или иная страна  – возникнет та же самая «западня» для того, что на этот путь ступил. Замок будет сломан, и ключ не откроет. В этом Л.Толстой прав и останется правым.

Но даже всеобщее единение, если оно подменено единением большинства, ведет к не менее страшной западне. А это уже касается коммунистического варианта. Поэтому приведем еще один пример того, как оживает тема войны и победы в одном из самых сложных, вершинных произведений русской литературы, ставшим нам известным в начале 90-х годов. Я имею в виду «Пирамиду» Л.Леонова. По значению, его можно было бы сопоставлять в «Доктором Фаустусом» Томаса Манна. Но проблема в нем – русская, с глубочайшим осмыслением нашей истории ХХ века и с творческой, благородной оглядкой на Л.Толстого. Действие романа относится ко времени как раз перед началом войны. Ангелом Дымковым заинтересовались и в гитлеровской Германии (намечены немецкие гастроли цирка, в котором работает Дымков), и в сталинской Москве. Но немецкие гастроли отменены, а с Дымковым встречается сам Сталин. Чтобы избежать «самовозгарания человечины», Сталин предлагает ангелу Дымкову использовать свою ангельскую силу для такого единения, которое было бы построено на генетическом уравнении всех, дабы превратить советских людей и народы Советского Союза в единую массу единомыслящих и единочувствующих, искусственно соединенных в одно монолитное целое. Ангел не может учинить такое насилие над живыми людьми. Он вырывается из западни, нарушая планы Сталина. Так же, могли бы продолжить мы, не попали в западню и победившие народы России. Даже формально руководимые Сталиным и приведенные им к победе. Несмотря на страшные условия войны, люди жили чувством высшей справедливости и вносили свой смысл даже в коммунистические догмы. Единение, достигнутое нами тогда, несло в себе духовный смысл, спасительный для нас и сегодня, и завтра. И не только для нас.

Вот почему и в истории России, и в истории российской многонациональной литературы Отечественная война и Великая Победа стали поворотным событием, до сих пор еще не осознанным нами. Но оно было осознанно в лучших, вершинных произведениях отечественной литературы. На некоторые из них мы указали сегодня. Это единичные примеры. Но число их можно умножить. Если только не забывать о духовной силе, глубине и смысле «поворотного события».

________________________

 

 

 

 

 

 

Комментарии запрещены.