ПРЕОДОЛЕНИЕ
ПРЕОДОЛЕНИЕ
1.
Пока не поздно, оглянись кругом
На всё, что сделал этими руками.
Настало время думать о другом
И собирать разбросанные камни.
Конечно, это ничего не даст.
Мы соберем и заново развалим.
Поверьте, никакой экклезиаст
Не соберет Россию из развалин.
Глаза мои невольно я закрыл,
Чтобы не видеть в яви и спросонок
Фантасмагорию когтей и брыл,
Рогов и рыл, хвостов и перепонок.
Вокруг мозаика подобных сцен,
А посредине панорамы броско
И неуклонно занимает центр
Российская дьяволиада Босха.
Разочарованный усталый Бог
Повсюду с Дьяволом играет в прятки.
Но если и в России тот же Босх,
Тогда с экклезиастом все в порядке.
Нависла гибель над любой страной,
Любой очаг в конце концов остынет.
Ведь ничего не ново под луной
В российской нераспаханной пустыне.
Один, оглядываясь там и тут,
Не вижу я ни пастыря, ни паствы.
И только вот из-под земли растут
И проповедуют экклезиасты.
Пожалуйста, не верь своим глазам,
В Небытии отыскивая Нечто.
Ведь ты уж стал экклезиастом сам
И не заметил этого, конечно.
Так почему же на исходе дня
Вторая жизнь и молодость вторая?
Убитый сын опять вошел в меня,
И я иду и камни собираю.
2.
Как хочется поспеть или посметь,
Пока не наступила жизнь другая,
Изведать смерть и обезвредить смерть,
Ее в самом себе подстерегая.
Подобный подвиг, судя по всему,
Кому-то одному из нас поручен.
Я эту смерть в себе самом возьму,
Сожму ее и разгляжу получше.
А дальше нужно действовать с умом
В посмертном одоленье смерти этой
И подавить ее в себе самом
Одной своею волею посмертной.
Я ухожу, и по моим следам,
Все уходящие туда, идите.
Я даже, может быть, останусь там
Как побежденный или победитель.
Уж если этот труд поручен мне,
Я обречен его доделать с пользой.
Поэтому иди и в той стране,
Пока возможно, подвиг мой используй.
3.
Удивительно, что не распалась
С бытием взаимосвязь моя.
Дело в том, что Я – одна из пауз
Самоощущенья бытия.
Пустоту мы никуда не денем…
Получается, что там и тут,
Словно в океане запредельном,
Пузырьки сознания плывут.
Я виновен или не виновен
В самозарождении пустот?
Почему неведомый феномен
Моего уничтоженья ждет?
Я плыву-плыву и, как не странно,
О себе подумываю вдруг.
Самоощущенье океана
Все плотней сжимается вокруг.
Я ведь понимаю, что такое
Мой недолговечный пузырек,
В коем я живу еще и в коем
Что-то осознал или изрек.
Неужели, как поверил кто-то
И поверю, может быть, и я,
Переходят паузы-пустоты
В самоощущенье бытия?
Переход произойдет мгновенно,
Окончательно, и между тем
Самоощущение – отмена
И преодоленье всех проблем.
Разумеется, желаем все мы,
Чтобы ветер в океане стих.
А у бытия свои проблемы,
Поважнее пузырьков пустых.
Но, пока мой день еще не прожит,
Я торжественно осознаю:
Самоощущенье ждать не может,
Прерывая паузу мою.
4.
Три года минуло уже, и все ж
Я не живу без твоего прихода.
Ты мне сказал, что больше не придешь,
Но ты ведь это говоришь три года.
Да, да, действительно, я признаю,
Что предостереженье прозвучало.
Тебя я втягиваю в жизнь мою
И не даю уйти в Первоначало.
В моей груди, у моего ребра
Тебе теперь уже не шевельнуться.
Тебе пора, тебе давно пора
Забыть себя и, все забыв, проснуться.
Совсем нелегок этот переход,
Для очень многих безнадежно строгий.
А ты ведь ежедневно третий год
Положенные нарушаешь сроки.
Нельзя же в самом деле без конца,
Отцовой боли слыша отголоски,
Дышать грудною клеткою отца
И озарять сознаньем лоб отцовский.
Но я тебя сегодня расковал –
Бери мою свободу и живи с ней.
Тебя, родного, ожидает шквал
Бесчисленных смертей и новых жизней.
Пока ты здесь и я не одинок,
Еще живет в груди остаток счастья…
Скорее уходи туда, сынок,
Иди туда и… сразу возвращайся.
5.
В обычный час, когда мы спим,
Ты можешь приложить старанья
Не сохранять себя таким,
Каким ты был до засыпанья.
Пускай сознанье отдохнет,
Откажет слух, откажет зренье
И совершится переход
В совсем другое измеренье.
Пока дышу я и живу,
Пока живем и дышим все мы,
Душа диктует божеству
Свои пророчества и схемы.
Поэтому важней всего
На час-другой уйти куда-то,
Чтобы творило божество
Без руководства и диктата.
Источник творчества открыт,
Когда мы отдыхать изволим.
Само Небытие творит,
Когда оно не под контролем.
Итак, отважась и решась,
Во сне и в забытьи глубоком
Не упусти желанный шанс
Побыть Небытием и Богом.
6.
Зачем иду нехоженым путем
Или подолгу неподвижно стыну,
Предполагая в воздухе пустом
Живой улыбкою ответить сыну?
Какие жертвы надо принести,
Что должен я почувствовать заране,
Чтоб он явился на моем пути
Знакомой точкой в травном океане?
Вот он, как точка, появился там,
Все ближе, ближе стать его живая.
Идет ко мне по травам и цветам,
Цветов и трав ногой не задевая.
Чтоб в этом поле увидать его,
Уже не нужно верить в жизнь иную.
Он сам рождается из ничего
И приближается ко мне вплотную.
И вот уже граница двух миров
Поколебалась или раскололась.
Вот он идет. Он молод и здоров.
Могу обнять, могу услышать голос.
Но чтобы это ощутила мать,
Не ожидая никакого чуда, -
Его улыбку должен я поймать
И увести его с собой отсюда.
Клянусь моей душой и сединой,
Его глазами и его словами,
Что очень скоро он придет со мной,
Обнимет вас и сядет рядом с вами.
А вы, пожалуйста, когда он вдруг
Появится как небывалый третий,
Не говорите мне, что это внук
И что меня он по дороге встретил.
Ведь обещает мне уже сейчас
Его улыбка прежняя, живая,
Что точно так же он уйдет от нас,
Цветов и трав ногой не задевая.
7.
Мы далеко ушли. Не вижу ничего.
И кто-то говорит из сумрака лесного:
Ты удивительно похожа на него,
В тебе он сам себя переживает снова.
Кто это говорит? Кому известно там
О нашей с Настею сегодняшней прогулке,
О том, как в эту глушь за мною по пятам
Она идет, как он, в его джинсовой куртке?
Я выбираю путь, и на таком пути
Отца и дочери неразличимы лица.
На двадцать лет назад приходится уйти,
Чтоб два лица в одно могли соединиться.
Таким же голосом вдали или вблизи
Задумчиво, а то и вскрикивая слабо,
О чем-то, внученька, меня переспроси,
Как это делал твой десятилетний папа.
Он спрашивал меня, раздумывая вслух,
В его словах жила особенная сила.
И целых двадцать лет я оставался глух
К тому, о чем ты вновь меня переспросила.
Направо поворот еще за хвоей скрыт,
Но мы свернем туда, на ягоды не зарясь,
Где в чаще на холме стоял когда-то скит,
А в нем отшельник жил, благочестивый старец.
Здесь никогда никто не находил грибов,
Но здесь, на взгорочке, осокою проросшем,
Живет и будет жить нездешняя любовь,
Способная вернуть утраченное в прошлом.
Мы далеко ушли. Не вижу ничего.
И шепчет глубина и тишина лесная:
Ты удивительно похожа на него,
И ты вернешь его, сама того не зная.
Опять в глуши лесной шаги мои замрут,
Я обернусь назад и, как тогда, увижу
Еловых зарослей знакомый изумруд
И снова отданного мне живого Мишу.
8.
Отмечу правду матери-земли
Страницами новейшего завета.
За это наши люди полегли,
И вот уже мой сын погиб за это.
Новейшего завета каждый стих
Погибшие прошепчут в ожиданье.
На тех, кто слышит и не слышит их,
Поделены сегодня россияне.
Скажите мне, что составляет суть
Российского безмолвия от века?
Наверно, это самый страшный суд,
Когда молчанье требует ответа.
Не тот ответ, что мы себе дадим,
А то, что им, погибшим, мы ответим,
Лишь то, что мы сейчас ответим им,
Лишь только это нужно нашим детям.
Убитые все знают и без нас,
И мы их переубедим едва ли,
Когда закончим горестный рассказ,
Как торговали мы и воевали.
Кому в угоду губит наш народ
По миллиону жизней каждый год,
Кому он служит, совесть исковеркав?
Когда же мы и вовсе пропадем
Или к истокам веры припадем?
Найдите, укажите эту церковь…
Хоть на минуту побывав у них,
Задерживая сразу вдох и выдох,
Прихватывайте из миров иных
В иконных ликах и страницах книг
Глаза убитых и слова убитых.
Мы до сих пор ведь не разобрались
И топчем, топчем все, что было свято.
Завет новейший – это чистый лист,
Где заново мы все начнем когда-то?!
Недаром в солнечный и хмурый день
Мерцает барельефа светотень,
За этим барельефом тайна скрыта.
Он пробивает каменную гладь,
Он исчезает и глядит опять,
Как будто что-то хочет мне сказать
Губами, рубленными из гранита.
За этою прозрачною стеной
Уже готов завет очередной,
Который нам по-прежнему завещан.
А сыну моему и дела нет,
Он отодвинет принятый завет
И продиктует мне завет новейший.
В моей загробной памяти провал,
Но я уже, идя навстречу сыну,
За этою чертою побывал
И там живу – почти наполовину.
Невидимые братья по судьбе!
Моя любовь, моя надежда целы,
Пока опору чувствую себе
За каменною гранью этой стелы.
9.
Все недосмотренное мной
И все не понятое мною
Перебегает в мир иной
Буквально за моей спиною.
А мне положено и впредь
Спокойнее и откровенней
Свое небытие иметь
Для этих умерших мгновений.
И я туда не загляну,
И, откровенно бестелесны,
Пускай уходят в глубину
Мои галактики и бездны.
Неужто в самом деле я
Порадуюсь освобожденью
От этого небытия
С его недавней светотенью?
Ведь я в итоге все равно
Тому небытию отвечу,
Которое давным-давно
Уже идет ко мне навстречу.
Оно приблизится ко мне,
Сомкнется за моей спиною
И оградит меня вполне
От пустоты, рожденной мною.
И все же надо как-нибудь
Возобновить на белом свете
И в бытие мое вернуть
Галактики пустые эти.
10.
Для кого топлю сегодня баню?
Чья слеза на ковшике шипит?
Кто подскажет мне без колебанья,
Что недавно Миша был убит?
Сын убитый стал мне вроде Спаса.
Потерять его я не боюсь.
За четыре года не распался
Двух миров неслыханный союз.
Почему вы, сыновья и внуки,
Разрываете родимый круг?
Старший сын готовится к разлуке,
И к своей семье уехал внук.
Видимо, в природе человека–
Отрываться от родных корней.
Кто из внуков будет alter ego
Для меня и для жены моей?
Догорая ласково и тихо,
Печка в ожиданье замерла.
Приподымет крышку Обдериха
И ударит паром из котла.
Веник и мочалка – все готово,
Только с очевидным помирись.
Зарифмовывай любое слово,
Полюбив его готовый смысл.
Что за непонятная привычка –
Бесконечно думать об одном?
Набирает скорость электричка,
И надежда меркнет за окном.
А душа моя как будто видит,
Что преображенье началось,
И сейчас из пара Миша выйдет
И ответит мне не мой вопрос.
И покуда нет рыданий горших,
Очевидности наперекор
Я тихонько набираю в ковшик
Троицы березовый раствор.
11.
Навстречу мне шагнул по полю стерх
И голову настороженно поднял.
Наверно, этот стерх один из тех,
В ком ипостась моя живет сегодня.
Сейчас мое сознанье, разомкнув
Прямую связь с моей душой и телом
На красных лапках вскинет красный клюв
И улетит полетом черно-белым.
Самим собою в поднебесье взят,
Руками крыльев взмахивая чаще,
Я наконец оттуда брошу взгляд
На выпуклое дно зеленой чаши.
В свободной яви, как в нездешнем сне,
Великолепно будет видно сверху
Оставленное мной на этом дне
Желание лететь вдогонку стерху.
И, на минуту улетая вспять,
Смешав зеленое и голубое,
Я буду расстоянье измерять
От самого себя самим собою.
Пока земным благоуханьем пьян,
Моей другою ипостасью занят,
В каемке леса травный океан
Меня опять на дно свое притянет.
Но этот наш полет один из тех,
Когда, на удивленье нам обоим,
Возносит Миша, черно-белый стерх,
Бессмертье наше над зеленым полем.
12.
Не понимаю ничего
В приоритетной вашей правде.
Во имя сына моего
Приоритетность обезглавьте.
Одолеваете, и вот,
Перетолковывая это,
Поверили, что все живет
По принципу приоритета.
Одолеваете стократ
И проповедуете вы же,
Что вы единственный гарант,
Который помогает выжить.
Однако не передо мной,
А абсолютно перед всеми
Повязаны одной виной
Народы, партии и семьи.
Они поймут, и я пойму,
И мы тогда увидим снова,
Что, к сожаленью моему,
У всех у них одна основа.
Ведь ничего другого нет,
Когда вы говорите сами,
Что только ваш приоритет
Сегодня торжествует в храме.
Религия не помогла.
И, если говорить конкретно,
Планета взорвана дотла.
И вот гудят колокола
О том, что все приоритетно.
Вы не считаете за грех
Благовестить по воскресеньям,
Но я предпочитаю всех
Народам, партиям и семьям.
13.
Небытие, в себя меня вобрав,
Успело переговорить со мною
О том, что буду я одной из трав,
Потом березою или сосною.
Пока вы живы, смейтесь надо мной,
Крепите крест и воздвигайте клирос,
Чтоб я служил вам срубленной сосной
Или травинкой под ногами вырос.
Ведь совесть ваша, благостью дыша,
Любую ложь обожествить готова,
Чтоб только ваша выжила душа,
Оторванная от всего живого.
Вы, повторяя, что Христос воскрес,
Обожествили, если подытожить,
Не воскресение Христа, а крест,
Что, между прочим, не одно и то же.
Небытие, поближе окажись
Ко всем, готовым бытие нарушить.
Они, как Бога, распинают Жизнь,
Оберегая собственные души.
Когда продолжите об этом речь
И снова тронете Христову рану,
Я буду речкой маленькою течь,
Я берегом ее песчаным стану.
Листком березы и цветком травы,
Червем обычным, псом высоколобым,
Я буду всем, что истребите вы
Во имя выживания за гробом.
И чтобы грешная душа моя
Не выжила без нового причастья,
Пройти круги всего, чем не был я,
Даю Небытию мое согласье.
14.
Переплетение путей.
Преодоление попыток.
А комната еще пустей
От безделушек позабытых.
Зашторена и заперта
Хозяином уже полгода
Со всем, что было в ней тогда
В момент разрыва и ухода.
В родном отечестве моем
Одни сивиллы и пророки.
Но почему же мы вдвоем
Остановились на пороге?
Преграда преодолена.
И мы ее не упростили.
Ее ужасная цена –
Освобожденье от России.
Каких пророков и сивилл
Послушать было бы полезней?
Но я ведь сам благословил
Его на эту песню песней.
Он там лелеем и любим,
Но здесь почти по-человечьи
Очарованием своим
Его удерживали вещи.
Во имя брошенной земли
И позабытой колыбели
Они старались, как могли.
Они пытались, как умели.
Я сыну их не завещал,
Но в них тоска моя живая.
С любовью к брошенным вещам
Я эту комнату вскрываю.
И обнаруженное в ней,
Поворошив, кладу на место.
И мне мой сын еще родней,
Чем был до своего отъезда.
На родине добра и зла,
Где нам душой вставать и падать,
Со мною в комнату вошла
Его нетронутая память.
И я почувствовал ее
И пережил тысячекратно,
И предпочту Небытиё,
Когда она уйдет обратно.
15.
Скажите, он или не он
Благовестил дрожащей твари
О том, что сам Наполеон
Космичен или планетарен?
Его ли воля прорвалась
Опасною идеей этой
И устанавливала власть
Над космосом или планетой?
Создатель, переутомись…
Ты ничего не делать призван,
Пока естественный космизм
Не подменен планетаризмом.
И так уже в согласье с тем
Установлением исконным
Планеты лучшей из систем
Живут по собственным законам.
Так неужели ты отдашь
Свое созданье силам вражьим
И мы проклятый опыт наш
Еще и космосу навяжем?
Тогда, Создатель, повторись
В своем неповторимом ранге
И собственный планетаризм
Введи в космические рамки.
16.
Стихотворенье и рассказ
Я разведу, не перепутав.
Стихотворение как раз
Уже рождается как будто.
Оно предчувствует меня,
Хоть я совсем не этим занят,
И только к середине дня
В лицо мне равноправно глянет.
А может быть, наоборот,
Оно всего захочет сразу,
А он пускай себе растет,
Как полагается рассказу.
Стихотворенье говорит:
«А ты о нем не беспокойся –
Рассказ твой сам себя творит,
Как дуб, наращивая кольца.
Стволы — подобье бытия.
В твоем лесу их будет сотня.
Совсем другое дело я,
Не упусти меня сегодня».
Сейчас, всему наперекор,
Я должен вырваться из плена,
Чтобы они, кончая спор,
Во мне росли одновременно.
И кажется, на этот раз
Несогласованно и вместе,
В стихотворенье и в рассказ
Мгновенно проникаю весь я.
И вот уже, бросая взгляд
Новорожденно и упруго,
Два равноправных Я глядят
Не на меня, а друг на друга.
И установлено почти,
Насколько этот случай редок.
Наверно, Бог свои пути
Перепроверил напоследок.
17.
Мне кажется, погибли мы
И гибели не ощутили.
Теперь пора писать псалмы
Вполне в традиционном стиле.
Вот этот, например, псалом
Для нас имеет смысл особый.
Беда завязана узлом,
И разрубить его попробуй.
Небытие уже сейчас
Невольно восторжествовало
И только требует от нас
Невиданного ритуала.
Небытие — реальный бог,
Но вы его возненавидьте
И сможете в короткий срок
Из апокалипсиса выйти.
И вот, когда не будет вас,
Опять восторжествует слово.
История, остановясь,
Течение продолжит снова.
И вы поверите с трудом
И не почувствуете или
Не догадаетесь о том,
Что вы себя возобновили.
Тому, кто там не побывал,
Я наперед благовествую:
Обрушьте в нынешний провал
Всю вашу ненависть живую.
18.
Из трех камней какой дороже?
Но камень веры
На современном бездорожье
Попался первый.
Как будто бы обмыт наружно.
Скажите, разве
Ему и в самом деле нужно
Благообразье?
Не будет верою самою
Отмыт и вымыт.
Его молитвами омоют,
Но не подымут.
Я не грешу и не лукавлю,
И это значит,
Что путь мой к поднятому камню
Взаправду начат.
Я говорил, что боль такая
Любого сгорбит.
Но я ведь только подступаю
К порогу скорби.
Измученная нашим Адом,
Душа, точь-в-точь вся
На камне веры, в руки взятом,
Сосредоточься.
Держа его, употреби же
Загробный метод:
Ослепни и держи поближе
Булыжник этот.
Спасенный верою слепою
Святой Антоний,
Держи его перед собою
Как на ладони.
Пока я в пустоте и в скопе
Уже веками,
Раскрыв глаза, к порогу скорби
Несу мой камень.
19.
Здесь выдумок моих и ожиданий масса.
У этого окна они живут пока.
Он целых двадцать лет сюда не подымался,
И все же мы вдвоем под крышей чердака.
Чтоб видел я себя и слышал без ошибки
И самому себе надежно был открыт
И все бы записал на пишущей машинке, -
Он прямо надо мной невидимо стоит.
Чердачный интерьер переменился мало.
Знакомая тоска немного улеглась.
Его присутствие обыкновенным стало–
Без осязания, без губ моих и глаз.
Сегодня отдохну от постоянной боли.
Машинки пишущей уже не слышен звук.
Я думаю, когда у нас все чувства в сборе,
Они сливаются и пропадают вдруг.
И вот не радуясь уже и не тоскуя,
По-прежнему сижу на чердаке своем,
Пока еще один записывать могу я
Все то, что мы сейчас обдумали вдвоем.
Тут состояние особого порядка.
Теперь тебе уже осталось впереди,
Его присутствие изведав без остатка,
В свое отсутствие невольно перейти.
Тогда найдешь себя и книгу озаглавишь
И просто, наконец, как он, по существу,
Не трогая бумаг и не касаясь клавиш,
Перепечатаешь последнюю главу.
Чердачный кабинет мой проступает резко.
От занавески тень на рукопись легла.
И запись оперы прокручивает с треском
Поставленная мной затертая игла.
Вернулся Низовской благоуханный запах.
Нирвана отошла, но вижу только в ней
Слиянье слов его, с собой оттуда взятых,
И на столе моем разложенных камней.
Да, я их подбирал по форме и по цвету.
И как благая весть они собрались тут.
И понял я теперь, пройдя нирвану эту,
Что Миша завершил мой бесконечный труд.
20.
Вы вспоминаете сегодня или
Перезабыли, как она звалась?
Нет, вы не сына моего убили –
Я потерял Россию из-за вас.
Когда над ней беда ее нависла –
Небытиё, не Инобытиё –
Она вам сразу стала ненавистна,
И вы решили добивать её.
Я проповедь произносил бы, если
На то была бы проповедь годна.
Единомышленники все исчезли.
Ученики – иллюзия одна.
Вы все продумали и все избрали,
И, к вашим применительно правам,
Из этих самых нынешних реалий
Одна реалия осталась вам.
И, если я и вправду ваш учитель,
То приглушите дружеский шумок
И слово это сами прошепчите,
Чуть-чуть слышнее, чтоб я слышать мог.
И без предохранительных ироний,
Вполне единодушные в одном,
Давайте мы Россию похороним
И хлеб ее запьем ее вином.
И, новый день рождения отметив,
На тайной вечере заняв места,
Из этих книг и рукописей этих
Костер хороший сложим у креста.
А я уйду к себе, к отцу и сыну.
Не в состоянии предать её,
Тихонько встану, тихо плащ накину
И к ней уйду, в её Небытиё.
21.
Как в посевную жито и просо,
Камень познанья всюду разбросан.
Для удобрения в годы расплаты
Эти дробления результаты.
Бьем, разбиваем, делим на части…
Где же над нами Бог и начальство?
Кто разрушением нанят и занят?
Все, что разбито, почвою станет.
Сколько обломков мы, корчась от боли,
Жерновом знания перемололи?
Каждая нам интересна крупица.
Камень раздроблен и снова дробится.
Новых энергий новые токи…
Станет землею камень в итоге.
Видимо, так лишь, свят и прискорбен,
Будет он убран и будет он собран.
22.
Необратимого решенья
Источник вычерпан вполне.
Обычные соображенья
Пока не помогают мне.
Но я хотя бы в том повинен,
Что миновало много лет,
А камня этого в помине
Доселе не было и нет.
Разбросаны вдали и близко
И прямо в руки мне даны
Чужие камни – обелиски
От Бога или Сатаны.
Не знаю, пусто или густо
И все сказал я или смолк,
Но где оно – мое Искусство –
Чей камень я поднять бы смог?
Твой камень легше или тягше,
Но ты себя им нагрузи
И не бросай на землю так же,
Как все бросают на Руси.
На нашей, на российской почве
Никто не хочет быть вторым.
Но все мы встанем по цепочке
И твой поступок повторим.
А он останется отныне
Для нас как некая модель.
И будет убрана пустыня
За пару дней или недель.
И вот мы камни эти сложим
Взамен утопий и программ.
И снова на просторе божьем
Появится прозрачный храм.
А вероятная картина
Куда реальней и скромней…
Прозрачный храм отца и сына,
Построенный из трех камней.
23.
На солнце эти маленькие пятна
Я разглядеть и объяснить готов.
Как мне сказать отцу, что всё понятно,
Что всё оправдано, в конце концов.
О том, что якобы исходит свыше,
Я не могу оповестить его.
Я сам его великолепно слышу,
А он в ответ не слышит ничего.
Он с каждым годом всё благоговейней
Зовёт меня к себе на этот свет.
Я чувствую его прикосновенье
И ничего не говорю в ответ.
Конечно, я могу в единой фразе
Непознаваемое передать.
Но запредельные взаимосвязи
Из этой фразы ускользнут опять.
И всё-таки сейчас я занят этим,
Решая дело раз и навсегда.
Отсюда каждый камешек заметен –
Послушай, папа, и взгляни сюда.
Ты хочешь увидать живого Мишу?
Моё дыхание возобновить?
Взгляни туда, где вижу я и слышу,
И там, как я, послушай и увидь!
Я понимаю, дело непростое,
Но выполню условия твои
И нашу Низовскую обустрою
Для Бытия в моем Небытии.
А в Петербурге, миновав засаду,
Я вовремя приду к себе домой
И с мамою моею рядом сяду
И на себя надену крестик мой.
И никому показывать не стану
Кровавый след на лбу и на виске
И этой ночью или утром рано
Мою от мамы спрятанную рану
Виском и лбом прижму к ее руке.
Вы понимаете, что создается
И открывается обратный путь.
Так что же мне в итоге остается,
Чтобы оттуда к вам перешагнуть?
Конечно, абсолютного ответа
Не знает никакое божество.
Но всё получится – поймите это -
На грани двоемирья моего.
И потому, судьба моя вторая,
Пожалуйста, передо мною стань
И, пережитое не повторяя
И не дожитое приотворяя,
Перешагни положенную грань.
Я утомился на дороге сильно,
Был переход немыслимо тяжёл.
Зато, отец, ты повстречаешь сына,
Который заново к тебе пришел.
По лестнице кровавой подымаясь,
Я на себя нисколько не похож.
И, как Христа, идущего в Еммаус,
Ты Мишу своего не узнаешь.
Ты слушаешь мои благие вести
И все же остаёшься глух и слеп.
Когда же я с тобою сяду вместе
И незаметно преломлю мой хлеб?
А вообще непостижимо родствен
И, главное, доступен мне отец.
Как объяснить ему, что дело просто
И очевидным будет наконец?
24.
Разрешены вопросы мировые,
Разгадан выбор и знаком господь,
Пока я переоблачен впервые
В особую невидимую плоть.
Она какая-то совсем иная.
Беру ее от бога самого,
И ухожу, невольно вспоминая
Момент преображенья моего.
Она не обязательное чудо,
И, если я сообразить бы мог,
То вовсе бы не стал ее оттуда
Переносить через родной порог.
Она небытие опережала,
А ныне, может быть, уже она
Для матери и для отца, пожалуй,
И вовсе оказалась не нужна.
Ведь начиная с нынешнего года
Они, мои любимые, должны
Стоять перед порогом перехода,
Но с противоположной стороны.
Яви себя в природе или боге
И человеческое не утрать
Среди других, готовых на пороге
Себя собрать или себя забрать.
Не соберете и не заберете,
И я, конечно, объясню теперь,
Как надо проходить без этой плоти
Сквозь наглухо задраенную дверь.
И, перешагивая, сохраниться
И в то же время быть совсем иным
И никакой не полагать границы
Между собой и миром остальным.
Стучат секунды и летят минуты
Моих молитв или отцовых строк
И вот никто не видит почему-то,
Что я переступил через порог.
25.
Гроза погромыхала бестолково
От этой боли горькой и тупой.
Но я себя преодолел такого
И незаметно становлюсь тобой.
А ты впервые видишь все на свете,
И, слава богу, больше нет меня.
Зато я заново рожден и светел
Как радуга сиреневого дня.
Какое неожиданное чудо –
Земную жизнь раздвинуть без конца
И вспыхнуть всеми красками этюда
На всех этюдах моего отца.
Мерцанье света и сплетенье линий
Соединятся, у отца учась,
И оживут во мне, как ливень синий,
Как ты, в кого я перешел сейчас.
Но ливень кончился, и неужели
Опять взаимный переход готов?
Лиловая трава на акварели
Сияет огоньками всех цветов.
И в белом или голубом тумане,
Вдохнув благоухание земли,
Пожалуйста, не обращай вниманье
На то, что мы друг в друга перешли.
Я, может быть, счастливейший из дедов,
И даже киноварь ночных ветвей
Горит, соединение изведав
Мечты отца и юности твоей.
26.
Внучке даже по секрету
Пересказывать не смей,
Как однажды кочку эту
Обвила царица змей.
И о ней самой ни звука.
Поражает немотой
Черно-синяя гадюка
В диадеме золотой.
Так зачем же очень сильно
Я мечтаю каждый год
Перейти поток чернильный
И ступить на берег тот?
Мне царица будет рада,
Возлежа на этом пне,
И за арии наградой
Земляника будет мне.
Я спою ей Лоэнгрина,
Даже Демона спою,
Убедительно и длинно
Душу выплачу мою.
И в ответ мольбам несчетным,
Чтобы вновь душа зажглась,
Черной бусинкой на черном
Той царицы глянет глаз.
И она, поставив рядом
Все, что живо и мертво,
Обозначит этим взглядом
Наше тайное родство.
И в обход живой природы
Здесь владычица моя
Мне откроет переходы
К бытию от бытия.
И опять услышан буду,
И опять уйду к нему,
И родимого оттуда
На поверхность подниму.
Я ведь подлинного сына
Уж не видел столько лет.
И она черно и длинно
Обернется нам вослед.
И свои извивы сдвинет
И сама над кочкой той
Гордо голову подымет
В диадеме золотой.
27.
Вы что – не поняли? Готов предел.
Я не советую вам появляться.
И, больше с вами не имея дел,
Читаю приговор без апелляций.
Вы говорите – приговор не прав.
Но к вам одним неприменима жалость.
И, силы материнские собрав,
Земля вас уничтожить обязалась.
Исполнится пророчество как раз,
Какое предначертано издревле.
Теперь не только люди судят вас,
Но люди, звери, травы и деревья.
В моей аргументации изъян,
Но интуиция моя в порядке.
Империя двуногих обезьян
Уже не учредит свои порядки.
И там, и здесь, вблизи или вдали,
Цивилизацией не обеспечась,
Небытие с поверхности земли
Сегодня вытесняет эту нечисть.
Предупредил нерукотворный Спас
Меня во сне грядущем и вчерашнем
О том, что Страшный Суд, ожесточась,
На самом деле будет очень страшным.
Секрет спасения и торжества
Моим отцом в моей земле закопан.
Шумит о нем зеленая листва
Над белым золотом стогов и копен.
Дорожной пыли чувствую тепло
Босыми белобрысыми ногами.
Отмечено родимое село
Ультрамарином в предвечерней гамме.
Окошко давнее еще красно,
Чтоб я его из Низовской увидел.
Невидимое будет спасено,
Возобновляясь в небывалом виде.
И хоть отца не возвратишь назад,
Его глаза и смертные морщины
Перед любым судом возобновят
Полдневный зной и молодой закат
Моей Киргизии и Климовщины.
28.
Никаких не соблюдаю правил,
Только совесть у меня чиста.
Мне в стихах семь лет отец добавил,
Чтоб я стал ровесником Христа.
Разумеется, такое слыша,
Вы не верили его словам.
А теперь от вас уходит Миша
И себя раздаривает вам.
В Белокаменке и Петрограде
От всего на свете откажись.
Я вам говорю: «Да бога ради,
Все возьмите, если взяли жизнь».
Чтобы стало проще и короче
Оправдание путей моих,
Я сейчас уйду из этих строчек,
Разрывая непокорный стих.
И попробую остаться Мишей,
Даже если за чертою той,
Сбросив шелуху четверостиший,
Стану изначальной пустотой.
Выйду из небытия наружу
Наподобие цветов и трав
И себя иного обнаружу,
Видимым и ощутимым став.
И узнаю дорогие лица
И смогу, себе не изменя,
Равномернее распределиться
По земле, где больше нет меня.
Понимаете, земля устала,
Все до капли отдавая вам.
И поэтому без ритуала
Я вам плоть и кровь мою отдам.
А моей голгофой поневоле
Обернется горизонт земной.
Этот одинокий стерх и поле,
Этот мир невольно станет мной.
И когда я вовсе буду роздан
И освобожусь от этих пут,
Остальные не заметят просто,
Что они меня едят и пьют.
Вот какое умирает лето,
Но зато роднее и теплей
Плоть и кровь новейшего завета
В синеве и холоде полей.
И пускай меня сегодня встретит
Ослепительная пустота…
Вы преодолели страх и трепет,
Милые ровесники Христа.
29.
Опять мое окно отворено,
Опять события неотвратимы.
Отсутствие присутствию равно,
Как неопознанные побратимы.
А ведь они от одного отца,
И получается на самом деле –
Два одинаковые близнеца
Одну и ту же курточку надели,
Знакомую фуражечку одну,
И, ничего не зная друг о друге,
Они подходят к моему окну
И оба мне протягивают руки.
А я их принимаю как родных
И неосуществимое удвоя,
Благословляю каждого из них
И понимаю, почему их двое.
Но выбора тут никакого нет.
Небытие ко мне явилось на дом.
Входите в мой чердачный кабинет
И незаметно оставайтесь рядом.
А я закрою, наконец, окно
И попытаюсь небывалой властью
Соединить обоих вас в одно
Земное горе и былое счастье.
30.
Недвижны сосен синие верхи,
Стволы стоят радами красных бревен.
А изо мха глядят моховики,
И шляпки их со мхом зеленым вровень.
Однако что произойдет со мной,
Когда я в этот мир себя нацелю
И будет ночью каждый сон цветной
Живой картиной или акварелью.
Сбеги от самого себя, сбеги.
Но как исчезнуть из такого плена,
Когда резиновые сапоги
Уходят в мох зеленый по колено.
Здесь боль моя живет, остановясь,
Чтобы я с нею неразлучно пробыл.
Небытие опережает вас,
Доверив мне свои цветные пробы.
Не я бегу, а этот мир бежит.
Вокруг меня он был или во мне был,
Но, видно, был он просто не обжит:
Никто здесь не жил, и никто здесь не был.
Пускай от злобы и бензопилы
С моей душою и судьбою вровень
Лежат во мху сосновые стволы,
Красны от боли и красны от крови,
И бытие расставит по местам
Иные судьбы, краски и детали,
Но эта проба остается там,
Где не слыхать лесоповальной стали.
И, понемногу сбрасывая гнет,
И никакой пилою не задета,
Цветная проба к вам перешагнет,
Не утеряв ни запаха, ни цвета.
31.
Я катастрофу эту не прерву –
Рубите лес и все под корень режьте.
Пока, найдя последнюю строфу,
Я проложу тропу мою, как прежде.
Я сам себя переборю сперва.
Уже сейчас короткое затишье.
А эта темно-синяя трава
Целебна, как мое четверостишье.
Осуществленье ближе и светлей,
Когда, рифмуя веселей и проще,
Ростки берез и океан стеблей
Становятся непроходимой рощей.
И вот уже, как будто бы впервой,
За прежние и новые обиды,
Березняком и синею травой
Забыты пни и колеи забиты.
Но почему же, временем отмыт
И до обиды узнаваем сразу,
Прозрачный лес по-прежнему шумит,
Пронзенный солнцем и не видный глазу?
Он собирает прямо надо мной
Невидимый и небывалый опыт
И никому не слышной тишиной
Последнюю строфу мою торопит.
Пока сосняк и березняк ослаб.
Увидев, что я к призраку ревную,
Она одна соединить могла б
Незримый лес и вырубку лесную.
Но я задержки не переживу
И осторожно способом особым
Отодвигая сосны и траву,
Иду по старым колеям и тропам.
И вновь не помогает колея.
Тропа ушла и затерялась где-то.
Любовь сильнее, чем строфа моя,
И безнадежнее, чем роща эта.
32.
Моя победа остается в силе,
И эту силу вам не побороть.
Меня о той победе попросили
Святые силы, да и сам Господь.
А было мне предложено во имя
Зеленого простора моего
Народов изначальное родство
Оборонить могилами своими
И целый мир еще усеять ими
И заодно освободить его.
Наверно, от всего пережитого
Испепеленное горит во мне,
Чтоб я была по-прежнему готова
К любому подвигу в такой войне.
Сегодня пустота на пьедестале,
И что осталось от России той?
Георгий Жуков и товарищ Сталин
В небытии под каменной плитой.
И, получается, никто не властен
Осуществить великие дела.
Я отказалась от военной власти
И никому ее не отдала.
Меняйте конституцию и знамя,
За всех убитых совершайте суд.
Страною ипостасного сознанья
Меня мои потомки назовут.
Предателю сейчас любое можно,
Душа гниет, взрываются дома.
И все же неожиданно и мощно
Я отовсюду выйду к вам сама.
А вы еще не догадались, где я?
Но ведь не ваш торгашеский разлад
И не национальная идея
Меня сегодня возвратят назад.
Я это обнаруживаю сразу
В глубинах моего небытия.
Идею не придумать по заказу,
Тем более такую, как моя.
И, очевидно, я уже нескоро,
Минуя нынешнюю западню
И не теряя своего простора,
Мои народы вновь соединю.
И все-таки, передо мною каясь
И понемногу заново сплотясь,
Вы ипостасны мне, а я покамест
Одной себе живая ипостась.
И уж потом по моему примеру
Иные поколенья там и тут
И те, которые еще идут,
Припоминая годы этих смут,
Поймут мою неслыханную веру
И, я надеюсь, правильно поймут.
Не предписали, не провозгласили,
Но выше ничего на свете нет.
Моя победа остается в силе,
Она предвестье будущих побед.
А будет мне предложено во имя
Зеленого простора моего
Усеять мир голгофами своими
И умереть, освободив его.
33.
Я никому навязывать не буду
Единственную заповедь мою.
Давным-давно уже слышна повсюду
Молитва Бытия Небытию.
Но вот молитва слышится иная,
Не объявляя о себе и все ж
Евангелием нам напоминая
О том кресте, который ты несешь.
На той же невообразимой грани
Ты неотрывна от меня была,
И я тебя всегда увижу в храме
Сквозь эти стены или купола.
Над всеми судьбами и рядом с ними,
За гранью небытийной высоты,
Моя родная, оставайся в нимбе
Непоправимой боли и беды.
Твоя молитва обещает много,
И повторять ее соблазн велик.
На золоте отсутствия земного
Твой кареглазый проступает лик.
Но я неслыханно и неуклонно
Единственною истиною жив,
Твою молитву и твою икону
Моим прозрачным храмом окружив.
Я преодолеваю постепенно
Природою положенный предел.
Взгляни сквозь эти призрачные стены,
Как мир Небытие преодолел!
Оно само неведомо откуда
И в будущем, и прежде, и сейчас,
Ежеминутно и ежесекундно
Приходит к нам и умирает в нас.
И неизвестно, на какой основе,
Какими силами и почему,
Оно еще, пожалуй, восстановит
Все то, что люди отдали ему.
Оно еще заговорит, пожалуй,
И даже побеседует со мной,
И улыбнется Миша небывалый,
Такой же самый и совсем иной.
Поэтому, пока еще не поздно,
Поверь моим наитиям и снам.
И если Миша будет нами позван,
Я говорю тебе, он выйдет к нам.
Соединяя благостные вести,
Не ожидаю, чтобы он воскрес.
Но если мы с тобою будем вместе,
Его Небытие пойдет на крест.
Небытие всегда не быть готово,
Оно особенное божество,
Оно прообраз и первооснова
Любых богов и Бога самого.
Из нашей глубины беды и боли,
Услышав душу и любовь твою,
Горит закат, благоухает поле
Молитвой Бытия к Небытию.
Но непреодолимую немую
Тоску мою никто не утолит,
Пока не состоится напрямую
Соединенье наших двух молитв.
34.
На белизне волшебного картона,
Где прошлого и будущего нет,
Цвета необозримо и бездонно
Произвели один зеленый цвет.
Они пылали в солнечном провале
Под этою грядою голубой.
Они с лиловым небом воевали
И долго спорили между собой.
И, очевидно, это их заслуга
В том, что, пока еще закат горит,
Они спокойно приняли друг друга
И создали единый колорит.
Но если поглядеть из поднебесья,
То мне в глаза бросается одно,
Как неодетая словами песня,
Того картона белое пятно.
Заката видимые отраженья
На всем просторе за душу берут.
Но здесь художник не нашел решенья
И не вполне закрасил белый грунт.
Закрась его, уже ни с кем не споря,
Мазком одним, твоим или ничьим,
Чтобы он стал неотличим от поля
И от моей души неотличим.
35.
Я свой или чужой замаливаю грех,
Когда у Иртыша предсказываю грустно,
Что вот произойдет опять слиянье рек
И посреди болот родит былое русло?
Необозримая стоячая вода,
Поросшая со дна зеленою щетиной,
Я думаю, и ты сумеешь, как тогда,
Соединив себя, рекою стать единой.
Пока тебя зовет и втягивает Обь,
Чтобы воскресла ты, в ее теченье канув,
Стоячая вода, попробуй, обособь
Себя от городов и нефтяных фонтанов.
Сиюминутные расчеты перекрой,
Любого хищника пугая до отказа
Невыносимою и жуткою игрой
Гигантских факелов сжигаемого газа.
Но, видимо, я свой замаливаю грех.
Века и заводи меня заколдовали.
А ожидаемое мной слиянье рек
И обновление произойдут едва ли.
Предусмотрительно глаза твоих болот
Щетиною травы прошиты и зашиты.
Индус откажется, китаец не придет
Осваивать простор твоей самозащиты.
Но ты пригни ко дну зеленую траву,
Открой глаза твои, поговори со мною.
И я от радости невольно поплыву
Безбрежною твоей зеркальной быстриною.
Родные берега, причастные при мне
Иному бытию или иному полдню,
Зовут меня, ведь я на этой быстрине
Родные языки моих народов помню.
Мое Небытие сюда перебралось…
Но я уже тобой и выявлен и понят.
Стоячий океан или земная ось
Меня осознают и по теченью гонят?
Пока еще снега простор не замели,
Пока еще тебя молитвой беспокою,
Соедини ручьи и реки всей земли,
Соедини и стань единою рекою.
36.
Кидаю ладони и длани,
Пока с бытием наравне
Котел небытийных камланий
Кипит и клокочет во мне.
Природный запас перепродан,
В бреду и в беде города.
Котлами камлает природа,
Огонь раздувает беда.
Голгофа моя непосильна.
Единственный голос прямой —
Губами убитого сына
Кричит апокалипсис мой.
А ты удержаться попробуй
И без берегов и без меж
Плыви за последнею пробой,
Последний шумер Гильгамеш.
Увидеть вполне допустимо
За ширью Оби ледяной
Бессмертного Утнапиштима
С его молодою женой.
Не знаю, откуда взялося,
Но впору на этом пути
Догнать шестиногого лося
И в жертву его принести.
Народам от чума до чума
Земное спасение брось,
И Пастера — Мирсуснехума
Узнает вселенская ось.
Взмывая над горем и бытом,
Летя, и любя, и постясь,
Живет в моем сыне убитом
Иного Христа ипостась.
Моею неведомой верой
От Торума не уклоня,
Мой Пастер, поверь и поверуй,
В себе открывая меня.
Сегодня, земной и крылатый,
Мы оба сгораем дотла,
Сверяя свои результаты
Над вечным кипеньем котла.
37.
Все, чем был я и жил когда-то,
Освещает, сходя на нет,
Фиолетового заката
Неизбежный холодный свет.
Холодеет и меркнет поле,
Берег синий в тумане весь.
Это признак нездешней воли,
Той, которая снова здесь.
О спасении знаю заранее.
Заалела ранняя рань,
Подтверждая мое старанье
Перейти роковую грань.
Ипостасный союз не порван.
Только надо часам к пяти
Окончательно и повторно
В ипостась мою перейти.
Никому этот способ не ведом.
Но, немного зная его,
Я здесь часто перед рассветом
Воскрешал себя самого.
Этот способ нездешней волей
Не заказан и не заклят.
Полюбите в лиловом поле
Фиолетовый мой закат.
38.
Панацея от жизни ложной
И невидимая броня
Этот берег противоположный
В десяти шагах от меня.
Ураган катастрофы дикой
Неминуемо налетит.
Голубой и лиловой дымкой
Небытийный берег накрыт.
И еще теплей и безмолвней
Он березами охранен —
Параллелями белых молний
Бьют стволы из зеленых крон.
Замыкая луг полукругом
Под зеленой тучей сплошной,
Белоствольные друг за другом
Неподвижной стоят стеной.
И навстречу шквальному зову
Этот берег теплей и родней
Имитирует катастрофу
И мою победу над ней.
Сколько жить мне еще осталось?
Кто продолжит и кто прервет?
Почему так легко под старость
Перейти эту речку вброд?
Все чего-то недоставало
Разумению моему.
И в кошмаре синего шквала
Я сегодня своё возьму.
39.
Не понимаю — неужели
Бесплодная сгорит в огне?
На ней три яблока созрели:
Одно тебе, другое мне.
Как удавалось уцелеть ей,
Снося жару и холода,
И целых три десятилетья
Расти, не принося плода?
За это время столько было,
Столетия пройти могли б,
Тысячелетье наступило,
Россия гибнет, сын погиб.
А эта яблоня все та же
И не меняется одна.
Она как будто бы на страже
Всего, что вижу из окна.
И даже стерх летает, меря
Над нею небо взмахом крыл,
Чтоб от Христа, по крайней мере,
Я эту яблоню укрыл.
А то ее осудят снова,
А в ней любовь и теплота
Ее нежданного, тройного,
Ее последнего плода.
40.
Не делайте движений запоздалых
И успокойтесь на какой-то миг.
Все происходит в эрмитажных залах
Среди картин и мраморов моих.
Тут все они хотят соединиться
В немую сцену раз и навсегда.
Здесь петербургская моя столица
И помещенье страшного суда.
Здесь откровения предназначали
И переадресовывали мне.
Здесь понемногу белыми ночами
Преодоленье зреет в тишине.
И вот опять полночная прогулка,
Пока не объяснимая никак.
И в каждом зале отдается гулко
Мой одинокий полуночный шаг.
И, ничего не зная о моменте
Преодоления моих скорбей,
Пошевелился на лиловом стенде
Нефритовый зеленый скарабей.
Не уходи, поэму переделай,
Увиденное разглядишь потом,
А то иначе этой ночью белой
Живые оживут перед судом.
Убитый мальчик скорчился и замер
Уже, наверно, пять веков назад.
Но почему-то оживает мрамор
В ответ на мой неосторожный взгляд.
И вот возобновляются исканья.
Прообраз исчезает без следа.
Еще немного, и из глыбы камня
Старик-ваятель выглянет сюда.
Раскаты грома набегают свыше,
Но никому их слышать не дано.
Ведь я перед судом оттуда вышел,
Где все уже давно сотворено.
Пока еще не грянули раскаты,
Я ухожу и больше не приду.
Не надо беспокоить экспонаты,
Они готовы к страшному суду.
+ + +
Преодоленье совершилось
В назначенный сегодня срок.
Но отчего мою решимость
Оно скрывает между строк?
И не зовут, и не боятся.
Но я за правило приму
Попеременно появляться
Подобно сыну моему.
А он ведь, как мы это знаем,
В двух измерениях сейчас:
То абсолютно осязаем,
А то скрывается из глаз.
Когда Россия возродится,
Невидим и необъясним,
Наверно, он не возвратится
И я последую за ним.
Но состоянья перепада
Небезопасны для страны:
Когда в ней будет все, как надо,
Мы снова будем ей нужны.
Кому ее беречь охота
Среди китайцев и менял?
А мы хотим, чтобы хоть кто-то
Ее любил и охранял.
И над недавнею пустыней
Заклятья наши пролетят.
И нам ответят берег синий
И фиолетовый закат.
Переболеем и удвоим
Надзор над милою страной.
И понемногу нам обоим
Откроется простор иной.
Но и тогда, земля родная,
Преобразясь и обновясь,
Отца и сына вспоминая,
Ты не останешься без нас.
Тебе понадобится чудо
И сокрушительный подъем.
И мы появимся оттуда
Поодиночке и вдвоем.
______________
1998 – 2012 гг.
Рубрика: Uncategorized